Беглая книга

Здесь все было по-другому. Жители побережья презирали деревенских, и смотрели на них свысока. Городские женщины – а мужчин в городе было, разумеется, мало – носили чепцы другой формы и манерно набрасывали на плечи шаль. В любой лавочке царила идеальная чистота, все было выскоблено и расставлено по местам. Единственное, что портило этих женщин – это угрюмое выражение лица, такое, будто они заперлись внутри себя на замок и задвижку. Немцев боялись. Это было уже серьезнее, чем комья навоза на коровьих хвостах. В конце концов, Пауль и ему подобные прибыли в этот дикий край именно для того (по крайней мере, сам Пауль был в этом уверен), чтобы донести свет цивилизации до этих варваров, затерявшихся на самых западных задворках Европы. Привить местным деревенским жителям свойственную высшей расе привычку к чистоте и аккуратности, возможно, стало бы посильной задачей, было бы желание… Их желание, в первую очередь. Но никакого желания подтягиваться до более высокого уровня не наблюдалось. И тут Пауль чувствовал, что в который раз за жизнь его надежны были обмануты.

А ведь сколько было разговоров о том, что несчастные бретонцы, уставшие томиться под французским игом и не имеющие даже права говорить на собственном языке, встретят немецкие войска с распростертыми объятиями! И лидеры местного национально-освободительного движения разливались соловьем: вы-де, только придите, освободите нас от французов, дайте нам право на самоопределение, а уж мы-то, а уж мы! Весь народ, мол, вам на шею бросится…

Бросился, как же! На деле оказалось, что только сами лидеры национального движения (а их было раз-два и обчелся) встречали немцев с радостью. Да еще некоторые не призванные в армию сельские учителя вздохнули свободно: им разрешили преподавать на родном языке. Остальные… Остальные либо не понимали, что делают у них на родине иностранцы, либо делали вид, что не понимали. Пауль ходил по городу и чувствовал себя прокаженным. Прохожие старались не смотреть ему в глаза и предпочитали держаться от него подальше. К тому же большинство из жителей (а вернее сказать – жительниц) городка владело французским гораздо хуже самого Пауля. И успешно этим пользовалось. Поговорить с ними было можно только на одну тему: "Я хочу у вас купить вот это и вот то" При малейшей попытке завязать более или менее личный разговор местные чопорные красавицы делали вид, что им срочно требуется переводчик. Пауль не прочь был познакомиться поближе с молоденькой хозяйкой бакалейной лавки на углу, но та, чуть завидев в его глазах игривый огонек, сердито поджимала губки и отворачивалась.

Все местные женщины были истово верующими, а приходской священник на каждой проповеди грозил им пальцем: "Только попробуйте мне связаться с немцами! Знаете, что вас ждет за это?". И те в ужасе внимали рассказам об адских мучениях. Пауля, человека неверующего, до глубины возмущала манера местных священников пугать прихожан сказками о том, как умершие грешники сидят в аду на раскаленных стульях. Но единственным человеком, с кем можно было побеседовать, по вечной иронии судьбы, был именно священник, господин Треберн, живший в маленьком домике на окарине города. Он был человеком образованным и прекрасно говорил по-французски. Он умеренно сочувствовал немцам, но его настороженный взгляд выдавал все то же недоверие. И все-таки Пауль не ленился сделать крюк, направляясь "домой" из комендатуры, для того, чтобы зайти к старику на чашку кофе. Угрюмая и на редкость некрасивая служанка подавала к столу местное лакомство – пирог с черносливом – с таким видом, как будто она только что смачно плюнула в этот пирог на кухне.

Треберн подтрунивал над служанкой и, подмигивая, говорил Паулю:

– Видишь, какая она у меня суровая? Лучше мне и не надо: один раз на нее посмотришь – так напугаешься, что все мысли о плотском грехе улетучиваются.

"Какие у тебя-то мысли, старая калоша?" – думал Пауль, который без женского общества страдал так, что пожалуй, польстился бы даже и на эту ведьму.

При всей его неискренности, Треберн был прекрасным собеседником. Он умел и рассказать что-нибудь интересное, и выслушать Пауля тактично, не задавая лишних вопросов, внимательно склонив голову набок и слегка кивая в такт словам.

– Вы правы, Пауль, – говорил он со вздохом, – простой народ не готов принять от вас то, что вы хотите ему принести. К тому же, попробуйте понять и этих женщин: у каждой из них в армию забрали или мужа, или брата, или жениха.

– Но забрали их французы, а не мы!

– Но убивают и берут их в плен ваши соотечественники. Можете представить, что переживает женщина, муж которой ан фронте или в концентрационном лагере. Не могут же наши красавицы пойти на фронт и начать стрелять в вас из пулемета! Вот они и пытаются уничтожить вас гневными взглядами.

Пауль отхлебнул последние, уже холодный капли из чашки и вздохнул.

– Еще кофе? – спросил Треберн, улыбаясь так, что его глаза совсем потонули в сетке морщин.

– Да, не откажусь…