Беглая монахиня

Ветер тем временем еще сильнее раздул костер. Желтовато-коричневый чад окутал кошмарное действо плотной завесой. Мне самому захотелось присоединиться к крикам против доминиканцев, но с моих губ слетело лишь: «Долой...» А потом меня вдруг хватил удар, будто разряд молнии ударил в мою голову. Мне казалось, что у меня внутри все пылает. Тело вдруг застыло, и последняя моя мысль была: «Если тебя сейчас кто-нибудь толкнет, ты рассыплешься на сотни осколков, как глиняный кувшин, упавший на землю». Больше я ничего не помню.

Очнулся я, лежа в пыли в сторонке, когда сердобольная тетка, дородная матрона, плеснула мне в лицо водой и справилась о моем здоровье. Я растерянно огляделся. Неподалеку я увидел догоревший костер, вернее, то, что пощадили языки пламени. Едкий смрад, висевший в воздухе, разогнал большинство зевак. Некоторые, довольно осклабившись, пританцовывали вокруг кучи обугленных поленьев и курившейся золы.

Я хотел ответить на вопрос толстой тетушки. Собирался с казать, что у меня все в порядке, но мне еще нужно немного времени, чтобы полностью прийти в себя. Хотел поблагодарить ее, но у меня ничего не получалось. Я понапрасну раскрывал рот, безуспешно пытаясь выдавить из себя хотя бы слово, глубоко втягивал воздух, словно беря разгон. Но оставался нем как рыба. Делая одну за другой безуспешные попытки что-нибудь произнести, я, казалось, сходил с ума.

В этот момент мне в голову пришли мрачные мысли. А что, если моя мать все же была одержима бесом и теперь он поселился во мне? Ты не можешь себе вообразить, каково это, когда ты ясно мыслишь, но не в состоянии произнести ни слова вслух.

Я вскочил, отряхнул пыль со своей одежды и помчался прочь, как будто за мной гнались черти. Я несся по каменному мосту в северном направлении, сам не зная, куда мне надо. Лишь бы подальше от места страшных событий.

И только вечером, когда мои легкие были словно обожжены, а каждый шаг отзывался резью в боку, я рухнул на лесной опушке в мох. Три недели я блуждал по холмам и долинам Штайгервальда и знаками просил работы у крестьян. Но большинство прогоняло меня, не понимая или опасаясь, что я одержим злым духом.

Все эти три недели я питался подаяниями или тем, что можно было найти в лесу в летнюю пору, пока наконец не вышел к подворью твоего отца. Он давно подыскивал себе работника, которому не надо платить. Конец истории ты знаешь...

Магдалена с глубоким волнением слушала рассказ Мельхиора, тыльной стороной ладоней вытирая слезы.

— Теперь мне ясно, почему ты замолчал, — проговорила она, тихонько всхлипнув. — Но эти мысли об одержимости выкинь из головы. То, что с тобой произошло, любого могло лишить дара речи.

— Так или иначе, но с тех пор я избегал встречи с огнем в любом виде. Бегал от него, как черт от ладана. Если бы я мог предположить, что именно огню суждено избавить меня от немоты, я бы в первый же Иванов день стал прыгать через костер с мальчишками. Кстати, именно в эти годы я осознал, сколько ненужного и глупого говорят люди, вместо того чтобы держать язык за зубами. Ты меня еще слушаешь?

По ровному дыханию девушки Мельхиор понял, что она заснула. Он вовсе не обиделся, потому что и сам ужасно хотел спать, и через несколько минут тоже погрузился в глубокий сон.

Сквозь крошечные оконца каморки уже проникали первые лучи солнца, когда Магдалена и Мельхиор были разбужены громкими бесцеремонными звуками. Тяжело шагая, кто-то поднимался вверх по лестнице. Перед их дверью шаги стихли, послышался таинственный шепот, и не успели постояльцы по-настоящему проснуться, как дверь комнаты распахнулась и четверо мужчин в угрожающих позах столпились вокруг кровати.

Магдалена надела на голову чепец и натянула до подбородка овечью шкуру, служившую им одеялом. В одном из четырех непрошеных гостей она узнала хозяина «Красного быка».

— Что за наглость? — осадила она старика.

А Мельхиор буркнул хриплым голосом:

— Проваливайте отсюда!

В ответ один из вошедших представился начальником тюрьмы и указал на двух стражей порядка, сопровождавших сто. Затем он обратился к хозяину трактира:

Это и есть та женщина, которая вытащила из своей юбки золотой флорентийский гульден?

Хозяин утвердительно кивнул и скромно потупил взор.

— Назови свое имя, возраст и происхождение, — велел начальник, повернувшись к Магдалене.

Магдалена бросила на юношу взгляд, молящий о помощи. Но Мельхиор тоже был в смятении и не знал, как им действовать в новой ситуации.

В надежде разрядить обстановку Магдалена твердо произнесла:

— Меня зовут Магдалена Вельзевул, мне двадцать два года, и я родная дочь ленника Гебхарда Вельзевула, у которого в двух днях езды отсюда имеется ленное поместье.

— А он? — Чиновник ткнул сжатым кулаком с вытянутым большим пальцем в сторону Мельхиора.

— Я сопровождаю Магдалену в Вюрцбург, — опередил ее с ответом Мельхиор.

— Надо же! — ухмыльнулся начальник. — А ночью, значит, спишь с ней?

Мельхиор поднялся, подошел вплотную к чиновнику, выше которого был на целую голову, и поинтересовался: