Беглец

Девочка слабо зашевелилась, позволяя мне влить ей в рот разведённый лимэль. Первое мгновение ничего не происходило, а затем её глаза расширились, тело напряглось и подскочило на кровати. Я с трудом поймал ребёнка и опять опустил на кровать. Вся болезнь мигом испарилась, на её бледном лице сияла счастливая улыбка, видимо она ощущала жаркий взрыв в теле, что доставил ей лимэль.

Иским оттолкнул меня и обнял дочку, приговаривая что-то ласковое, мать тоже бросила возню у печки и кинулась к ней, но была мною остановлена и кинулась за кипятком. Кинув несколько листьев здешнего чая, я подождал, пока вода немного окрасится, а затем плюхнул туда несколько ложек варенья и одну ложку лимэля, на всякий случай. Теперь нужно закрепить успех, а то кто его знает, как лимэль справляется с простудой. Если девочка пропотеет, так будет намного вернее, это я по себе знаю, так как в далёком детстве был болезненным и хилым ребёнком, часто навещаемым докторами.

Снова подойдя к девочке, я вырвал её из объятий родителей и заставил выпить чай с вареньем, а затем закутал в одеяла, строго приказав не двигаться и ждать, пока вся болезнь через кожу не выйдет. После этого вышел из комнаты, позвав родителей с собой.

— Значит так, — сказал я им. — После того, как Лина хорошо пропотеет, её нужно накормить. Помните, как я сегодня ел за ужином? Так вот, Лина будет есть почти также, потому следите, чтобы она не переедала, а то ведь и лопнуть может! — улыбнулся я, вспомнив рекламу «Налей и отойди!».

Но глядя на обеспокоенные лица родителей, я поспешил заверить:

— Да шучу я, шучу! Но есть слишком много ей всё же не стоит, лучше часто, но понемножку. Кроме этого, давайте её побольше пить отвара, который я только что сделал и не выпускайте пока из дома. Через два дня болезнь окончательно уйдёт, но всегда может вернуться, потому объясните девочке, что сидеть в холодных подвалах очень вредно для здоровья!

Родители внимали мне, приоткрыв рты, а затем, заверив, что всё сделают, как нужно, принялись долго и горячо меня благодарить. Под их взглядами мне стало не по себе, никогда не любил выслушивать благодарности, а когда ещё и смотрят такими восторженными взорами… Шум во дворе отвлёк мои мысли и заставил меня снова выглянуть в окно. Толпа там собралась уже преизрядная, возглавляемая давешней бабулькой, которая угрожающе кричала, заводя толпу и показывая в сторону дома.

— Близится буря, — пробормотал я.

Родители также стали испуганно выглядывать в окно, а я тем временем опять зашёл в комнату и проверил девочку. Она уже стояла возле печки и что-то жевала, завернувшись в одеяло.

— Вот, непоседа, — понимающе протянул я. Чувство голода теперь ей обеспечено на ближайшие дни.

С испугом Лина обернулась, сжимая в руке надкусанную краюху хлеба. Я подошёл к ней и развернул одеяло. Всё было нормально, девочка обильно пропотела, потому я повернулся к родителям, стоящим на пороге и сказал матери:

— Одежду поменять на сухую и тёплую и накормить ребёнка!

Мать бросилась к дочке, а я, подхватив Искима под локоток, пошёл вместе к выходу, так как крики толпы приняли уже слишком угрожающий оттенок. Когда мы вышли из дома, в наступивших сумерках было видно, что возле двора собралась почти вся деревня. Чуть больше ста человек стояли перед заборчиком, а впереди, как предводитель, лицом к войску, разрывалась бабка:

— Не дадим чужаку хозяйничать в нашей деревне! — выкрикивала Ёжка лозунги.

— Не дадим! Не дадим! — поддерживала толпа.

— Защитим наших детей от пришлых злодеев! — не унималась бабка.

— Защитим! Да! — гремела толпа на разные голоса.

Мы тихонько вышли из калитки. Иским остановился рядом с ней, а я пошёл вперёд, чувствуя, как знакомое чувство ярости рождается в глубине души. Тихонько став прямо позади бабки, я скрестил руки на груди и выжидательно уставился на толпу. Видимо всё-таки в моём взгляде промелькнуло нечто такое, от чего люди стали затихать и неосознанно стараться спрятаться друг за друга. А бабка ничего не замечала и не унималась.

— Не дадим шарлатану наживаться на чужом горе!

И тишина была ей в ответ. Последний лозунг вовсе вывел меня из себя. Нет, я не достал клинок и не прирезал надоедливое существо. Я просто вытянул вперёд руки, одной оттянув средний палец на второй и… отвесил бабке отменную лычку, да так, что аж эхо пошло гулять по деревне! Бабка рухнула на землю, как подкошенная, обхватив руками затылок, а я обратился к толпе:

— Чего стоим, чего хотим? Говорите, я послушаю! — и опять невозмутимо скрестил руки на груди.

— Ты… это… не наживайся на чужом горе! Вот… — смущённо выдавил из себя мужик, который с вилами стоял впереди.

— Я и не наживаюсь, — спокойно ответил я. — Ещё претензии будут?

Толпа молчала. Лишь бабка у моих ног завозилась и пискнула:

— Шарлатан…

Это переполнило чашу моего терпения. Внутри меня загорелся огонь ярости, но я не стал выпускать его наружу, лишь твёрдым голосом обратился к толпе: