Беглец

"Чувствую себя шариком для пинг-понга!" – сказала я.

"Э-э. Тогда, может – к психиатру?" – предложил он и на всякий случай немного отодвинулся.

"Нет, – сказала я. – К психиатру я пойду, если почувствую себя стендап комиком. В моем случае это будет все равно что Наполеоном".

"Э-э, – протянул человек, который должен был пробудить мое чувство юмора. – Э-э. Ну, мне пора".

"Ну уж, нет, – я поймала его за рукав и слегка приперла к стенке. – Вы на мой вопрос не ответили. Почему у меня несмешные шутки? Ответ "э-э" не засчитывается".

Тут он стал очень печальным и тоже чуть не заплакал. Я прижала чуть посильней. И, наконец, его осенило.

"Это потому, что ты жизни не знаешь. Что обычных людей волнует. Лежишь там на своих кушетках. Тебе надо пойти в народ"

"Звучит заманчиво, – промямлила я. – И что мне для этого нужно? Плуг и косоворотка?"

"Прокатись немного автостопом, – предложил мой комик-коуч, и глаза его хищно блеснули, кажется, он предвкушал, что скоро избавится от меня навсегда. – А потом сделай стендап из своих дорожных впечатлений и выступи с ним в каком-нибудь сельском ДК, который тебе по пути попадется. И когда весь зал будет лежать от твоих шуток – можешь считать, что выполнила задание".

Итак, психотерапевт послал меня в стендап-школу, а учитель смеха – в путешествие автостопом и сельский ДК. Кажется, они оба просто хотели меня послать.

Никак не пойму, в чем моя проблема?

Точнее это я тогда думала, что у меня какие-то проблемы. Но стоило выйти на трассу, как все изменилось. Нет, проблемы не исчезли. Просто я поняла, что это вообще не проблемы. А так – птичьи трели.

В первой же машине я напоролась на маньяка. Нет, он меня не изнасиловал. Не настолько маньяк. Но своя крейза у него тоже неслабая. Он все время бьёт стекла. Ботинками. Причем чужими. И делает это всегда так удачно, что за нами увязывается либо полиция, либо чеченская мафия. Либо все сразу. Не хватает только религиозных фанатиков и продавцов Герболайфа.

Другая крейза этого маньяка – убеждать меня, что я сама во всем виновата. То есть стекла бьёт он, от полиции и мафии убегает он, а виновата я. И так это складно у него получается, что я прямо верю. Слушаю его и думаю: вот ведь дура!

Так в чем же моя проблема?

10.

Она закончила и несколько мучительных секунд продолжала пялиться в телефон, не в силах перевести взгляд на своих так называемых зрителей. Но потом совершила над собой привычное насилие (люди говорят – «сделала над собой усилие», но так-то правдивее) – и посмотрела.

Тощий сидел, скрючившись, на самом краю провалившейся посередине скамейки и смотрел в пространство. Было видно, что его несуразному длинному телу очень неудобно. Но он не замечает этого.

Противный, наоборот, устроился со всеми удобствами. И ровно посередине. И лавочку выбрал единственную целую. И расселся так, что, казалось, занимал собой весь ряд. Расставил ноги, упёрся в землю, транслируя в окружающий мир уверенность и расслабленность. Смаковал выклянченный у неё кефир с таким видом, будто это коньяк двадцатилетней выдержки. И смотрел. Этим своим прямым спокойным взглядом, от которого она тут же начинала беситься, потому что сама не умела ни смотреть так, ни выдерживать такие взгляды.

Беситься и чувствовать себя полной дурой. Вот и сейчас ей в голову, как самогон, ударило ощущение тотального идиотизма всего происходящего. Вот она, человек с тремя высшими, тяжёлой депрессией и чёрной дырой на месте личной жизни, стоит на деревянной сцене-ракушке в безымянной среднестатистической деревне и читает – боже мой! – стендап двум случайным попутчикам – один другого дурнее! – от которых почему-то уже второй день не может отвязаться.

Это, правда, она? Это с ней происходит? Не в тупом кино, а в реальности? Видели бы коллеги…

Она представила этих отутюженных мажоров в пиджаках с модными заплатами на локтях – и неожиданно рассмеялась. Забыла уже, конечно, как это делается. Поэтому вышло хрипло и жалко. Да и фиг с ним.

«Надо будет Сандре рассказать, тоже поржёт», – подумала она по привычке.

И тут же провалилась в чёрную дыру.

Ничего и никогда она уже не расскажет Сандре. Ни прикольного, ни горького, ни бесстыдно интимного, о чём никому раньше. И никому больше.

Интересно, смеётся ли та в своей новой жизни? Или только плачет и кается? Вспоминает – или ей провели лоботомию, не давая спать и есть, изгоняя бесов памяти молитвой и постом.

Бессильная злость сдавила горло, мешая дышать.

Она даже обрадовалась, когда противный заговорил. Всё лучше того, что внутри.

– Хотя бы одного человека рассмешила. Уже успех. Ты спрашиваешь, в чём твоя проблема. Могу ответить. Проблема в том, что ты думаешь, будто с тобой что-то делают. Я или еще кто. Или жизнь. А на самом деле ты всё делаешь сама. Ты не шарик для пинг-понга. Ты принимаешь решения. И несёшь за них ответственность. А ты всё время хочешь переложить эту ответственность на кого-то другого.

Ну, конечно, это она решила остаться без Сандры и всю жизнь загибаться от тоски. Надо пошутить. Срочно пошутить. Хотя бы несмешно.