Беглец

— Я никого не зову.

— Ольга не пошла за тобой, и ты её бросил.

— Я не бросал. Просто мы пошли разными путями.

— Она тебя до сих пор любит.

— Я тоже её любил.

— Хочет, чтобы ты вернулся к ней.

— Она ошибается.

— В чем?

— Во многом.

— Хотя бы из чувства благодарности ты мог бы её пожалеть.

— Ей не нужна жалость. У неё свой путь.

— А если твой путь снова приведет к ней?

— Ищущий не должен идти по кругу.

— Что ты ищешь? Что?

В это время за стеной зимовья из глубины тайги донесся протяжный гортанный крик, перешедший в невнятный клекот и тонкое птичье посвистывание.

Андрей вздрогнул и встал.

— Что это? — испуганно спросил проснувшийся Гриша.

— Весть, — сказал Андрей, глядя в отпотевшее от ночного тумана окошко. — Плохая весть. Кажется, вы принесли с собой беду.

— Ничего мы не принесли, — раздраженно сказал я. — Ничего, кроме просьбы женщины, которая тебя любит. Если кто-то считает это плохой вестью, это его личное мнение. Несправедливое, между прочим.

Дверь зимовья распахнулась — на пороге стоял невысокий, совершенно седой алтаец в красной адидасовской куртке и высоких резиновых сапогах. Почему-то я сразу узнал в нем шамана, хотя сейчас он ничем не напоминал человека, плясавшего вокруг костра.

— Нужно ехать, — сказал он Андрею.

— Успею? — спросил Андрей.

— Почему не успеешь? Пойдешь по следу Синего волка. Быстро пойдешь.

— У вас что, бывают синие волки? — спросил не совсем проснувшийся Гриша.

Андрей, не отвечая, быстро собирался. Накинул куртку, натянул сапоги, вскинул на плечо, словно заранее приготовленную, сумку, висевшую на стене. В дверях остановился, посмотрел на меня, хотел что-то сказать.

— Иди, — сказал шаман. — Я сам скажу.

Андрей растворился в темноте.

Шаман сел на топчан рядом с Гришей и низко опустил голову.

— Что случилось? — спросил я после долгой гнетущей паузы.

— Все, что случается, должно случиться или не должно, — не поднимая головы, сказал шаман.

— Извините, не понимаю.

Раздражение от действительного непонимания всего происходящего стремительно нарастало во мне.

— Когда ты странствуешь во тьме, бесполезно нести светильник, чей свет нельзя увидеть. Ибо тогда каждый твой шаг будет промедлением перед неведомым, и любой крошечный камень на Пути заставит тебя споткнуться или отступить.

Старик говорил ровно и неторопливо. Несмотря на почти идеальную литературную правильность его речи и полное отсутствие акцента, мне почему-то показалась в его словах странная гортанная распевность, какая-то чуждая ритмичность, делавшая сказанное похожим на молитву или заклинание.

— Вы ему что-то сообщили, и он сказал, что мы принесли беду. Не знаю, с чего вы это взяли? Мы только принесли ему весть от человека, который давно и очень сильно его любит. Разве это может быть бедой? Вы кажетесь образованным человеком…

— Окончил Иркутский университет, аспирантуру в Томске. Кандидат филологических наук. Руковожу кафедрой этнографии…

— Значит, все эти пляски — чистая этнография?

— Для вас — да. Для него — Путь духовного прозрения.

— А для вас?

— Я — зоорин. Я нашел свой Путь.

— Если не секрет, в чем он заключается?

— Сделай светильник, зажженный от огня природы, ярким и чистым, чтобы путь, который ты прошел, был виден и отмечен…

— Кем? — некстати спросил Гриша.

— А предстоящий путь не таил страха, чтобы другие, кто придет за тобой, могли шагать с уверенностью, ведомые светом, который ты оставил.

— Все говорят про какой-то Путь. Андрей тоже запал — Путь, Путь… Не проще ли сказать — Жизнь. А то, что она у каждого своя и, к сожалению, не у каждого чиста и прозрачна — затертая до дыр истина. На этом никакое учение не построишь. Я не понимаю, почему ваш Путь или кого-то другого, должен стать моим Путем? Или Андрея? Или его? — я ткнул пальцем в взъерошенного Гришу.

— У Андрея — не мой Путь. А твой Путь — не Путь Андрея. Скоро ты поймешь это.

— Я, по-моему, давно это понял…

— А что все-таки случилось? Какая беда? — спросил Гриша.

— Любовь должна отдавать, а не брать, — резко подняв голову, сказал старик и показал вытянутой рукой на раскрытую дверь. — Она хочет все иметь одна. Это очень плохо. Нельзя в этом помогать. Обязательно будет беда.

— Будет или есть? — все еще не в силах справиться с раздражением, спросил я.

— Есть. И будет, — сказал старик и поднялся. — Вы ему уже помешали. Если помешаете еще, он может вернуться. Если вернется — темнота закроет глаза и уши, как было раньше, когда он не хотел жить.

Он шагнул за порог, и через несколько секунд из темноты тайги до нас донесся протяжный стонущий крик, похожий и на крик ночной птицы, и какого-то неведомого зверя. Кто-то издалека откликнулся похожим криком. Потом все стихло.

— Фигня какая-то, — неожиданно сказал Гриша.

— Не возражаю, — согласился я.

— Я не о том. Как ты думаешь, бывают синие волки?

— Если их покрасят.

— Не хотел тебе говорить…

— Что еще?

— Помнишь, Андрей сказал…

— Что он сказал?

— Что изображения не будет.

— Ну?

— Отмотал проверить.

— Не тяни резину!

— Вспышки какие-то, пятна, блики. Звук, правда, нормальный. В общем — лучшим кадрам шандец.