Выражусь кратко: тебе конец. Вопрос лишь в том, будешь ты умирать долго и чрезвычайно болезненно или, скажем, сможешь красиво завершить свои дела, уйдя на тот свет с лёгкостью. Вопрос можно, господа ведущие? Я последний экстрасенс на сегодня или после меня ещё кто-то будет?
– Никого, – сжала губы в яркую красную точку ведущая. – И слава Единому. Как работать, зная, что…
– Чудно. Кто из моих коллег посмеет помогать этому человеку – лично прокляну. Хотя... Хм... А может, пусть попробуют? Как считаешь, дяосюэгуй? – спросил я у Баожэй.
Девушка в ответ пожала плечами.
– А пусть попробуют. Деньги из него потянут, он же это вполне осилит, – проворковал я. – Много наворовал, верно же? Только вот никто тебе не поможет. Никто. Деньги заберут, обманут, наобещают... Хах. Ну удачи. Покойнички из Хабары ой как повеселятся... Они давненько тебя ждут...
Я потушил сигарету и принялся гасить свечки, а затем скатывать ещё теплый стеарин в огромный тёмный шар. В комнате стояла звенящая тишина.
– Простите… – промямлил Андрей.
– Я давно простил всех своих врагов, – равнодушно произнес я, – и искренне желаю, чтоб у каждого из них было по три машины: скорая помощь, полиция и пожарная. Я сама доброта.
– Помогите, – нервно облизнулся мужик. – Я не хочу умирать.
– Какой смысл ТЕБЕ помогать? Ты что, как та бабка-потаскуха в платочке, всерьёз считаешь, если поставишь пару свечек и кинешь двести рублей в церковную кружку, то мигом простятся все грехи? Это так не работает, дорогой. Договор с высшими силами о тотальном прощении – это не банальный акт купли-продажи. Ты не на рынке, да и я индульгенции не продаю. Моя работа несколько иного рода. Информирование о каре и собственно само исполнение наказания. Как я сам посчитаю нужным. Довольно здорово, что мне разрешают креативить в этом плане. Просто насылать, скажем, мор, скучно. Вызывать пожар – тоже. Внезапная смерть – не интересно. Просто. Для тебя слишком просто. Ты попытался обмануть саму смерть и её верных слуг, ты хоть понимаешь, на что именно ты замахнулся?
Оценив перепуганное лицо бывшего земляка, я криво усмехнулся.
Вот он, долгожданный момент истины. Возмездие. МЕСТЬ. РАСПЛАТА за грехи былого, от которых не отмыться.
– В полицию иди, вот что я тебе скажу, – процедил я, обращаясь к Андрею. – Подельничков сдавай. Вот прямо всё, что знаешь, как на духу: кто, где, когда… Тогда есть шанс. Он, правда, невелик, сам понимаешь... обиженных мёртвых душ слишком много. Никаких гарантий. Но, имей в виду, «там», – показал я пальцем вверх, – это тебе стопроцентно зачтется. Выбирай. Мучительная ежедневная боль или... вариант попроще, так скажем. Вот
Баожэй громогласно расхохоталась, яблоки так и посыпались из её забавного клетчатого рюкзака.
Я снял с рюмки хлеб, выпил водку и занюхал её ломтём.
– Ну, за вечный покой братьев Ли. Их души отмщены, я считаю. Ты, дорогой мой... как там тебя...
– Андрей, – напомнила ведущая.
– Нет, красавица, он не Андрей, это имя ещё заслужить надо. Он не апостол и не святой, раз по понятиям до сих пор живёт. Это существо достойно лишь прозвища, как животное. Скажем... Кабан. Мерзкий Кабан, – зло процедил я, вставая со стула. – Такое у тебя погоняло было в Хабаре, верно? Фамилия Кабанов же? Кабан ославлен на всю страну. Ату его, ату! Зверь загнан! Не тупите, господа, полицию вызывайте. Это реальный будущий «сиделец», так вижу. Ему не помогать, его судить надо. И не только судом высших небесных сил. Потому что, как говорится, на Единого надейтесь, но сами не плошайте.
Больше ничего я объяснять и говорить не стал. Молча ушёл из квартиры. Восторженная Баожэй потащилась следом за мной.
…Конечно, вусмерть перепуганный Кабан не признал меня: сколько их таких, испуганных и жалких хнычущих родственников, у его должников было… Да и десять лет прошло. Сложно было в уверенном себе злом поджаром мужчине-ведьмаке опознать вчерашнего учителя литературы, рохлю и тряпку. Мягкого и пухлого.
Баожэй была права. Меня родная мать не опознала бы в морге. Два совершенно разных человека. Несчастья нанесли неизгладимый отпечаток на мое лицо. Только не в худшую, как это обычно бывает, а в лучшую сторону. Единственное, что осталось неизменным, – родинки под губой и под глазом.
Ирония судьбы.
Глава 45. Качели
После я сделал самую глупую вещь на свете. Уселся во дворе дома, где велись телесъёмки, на качели и долго-долго на них катался, хотя никогда и не любил их. Баожэй терпеливо ждала, пока у меня пройдут эти странные настроения, и ничего не говорила. Просто сидела рядом на скамеечке, как типичная усталая мамаша пятилетнего ребенка на прогулке.