Беглец отовсюду

Зато потом он кузнецу «по секрету открыл», как железо заговаривать, чтобы не ржавело. Ну и дядя Викул целый месяц в кузнице и совой кричал, и поганки с болот к клинкам прикладывал. Анитка даже подумала, что он элем опился.

— А с Анит… ты дружишь, да? — Пол постарался говорить без особой заинтересованности.

— Так-то да. Только ведь с ней, как дружить? Она же, понимаешь, вроде принцессы. В ней что-то такое есть… высокое. Как будто она с детства во дворце живет, нитки с иголкой не видела и думает, что мясо на огороде растет. Хотя у кузнеца не набалуешься… Он, готовит, знаешь как? Сунет кабанью ногу в огонь, повертит там — вот тебе и обед. Тинман такой крепкий заваривает, аж зубы ломит!..

Анитка для него — свет в окошке. Да и все ее любят. Сватов уже четыре раза засылали. Даже господин Ури Сладкоречный! — Шимма весело рассмеялась, — Он дяде Викулу сулил целое богатство. Мол, никто о том не ведает, но приданое будет такое, что закачаешься!

— А он что?

— Что-что. «Прислушайтесь», — говорит, — «господин Сладкоречный, к голосам звезд. Они предрекают, что ровно три дня у вас будет болеть то место, на котором сидят добрые люди, коли вы не станете сдерживать своих мечтаний». И дверку так открыл на улицу — услужливо, — рассказчица фыркнула и легонько толкнула Пола в бок.

— С Аниткой на Меновой хорошо гулять — напробуешься вкусностей. Ей всё за так предлагают, ну и тебе перепадает… — Шимма вдруг погрустнела и, отвернувшись в сторону, удрученно бросила:

— Где теперь та Меновая!

Пол захотел сказать ей что-нибудь утешительное, но вырвалась правда:

— Мне тоже страшновато, честно говоря.

Девочка вяло поболтала ногами в воде:

— Не пойму я, что мы там делать будем — в этом их Акраиме. В лесах мы хоть были дома — знали, чего и как… Поймают нас там в первый же день…

А тебе каково — я вообще не представляю. Я-то, спасибо Ворону, хотя бы в своем мире преступница.

Пол подумал, что каково ему — он и сам не знает. Как ни странно ему было интересно, хоть и страшно. Может даже от того именно и интересно, что страшно. Какое-то тут всё было настоящее. А в той жизни — не совсем. Он понял, что не сможет этого объяснить Шимме и спросил про другое:

— Вот вы всё говорите «Ворон» да «Ворон». Я что-то такое припоминаю смутно — из той ночи, когда меня Доктор… разговорил. Но оно у меня как-то уже выветрилось. Что за Ворон-то?

Девочка сначала с недоверием покосилась на Пола, а потом сообразила:

— Ну да. Ты ж пришелец… Ворон — он…

* * *

Вначале был Ворон. Он летал в пустой бездне, не зная ни дней, ни ночей, ни радости, ни горя. Не было дерева, чтобы присесть. Не было камня, чтобы клюв поточить.

Был Ворон черным, но не знал об этом. Был Ворон всемогущим, но не помнил этого.

Однажды Он заснул и во сне увидел, что Он один. И захотел Ворон узнать Другого. Он представил Свет и увидел Другого в себе. Потом Ворон снес яйцо.

Яйцо было круглое и горячее. Оно засветилось в бездне. Ворон стал ждать и ждал долго. Но из яйца никто не вылупился. Когда оно остыло, увидел Всемогущий, что внутри никого нет, и заплакал.

Слезы Ворона разлетелись в разные стороны. Они были столь горькими и огненными, что засияли звездами, и стал Свет.

Долго горевал Ворон, и пустая бездна наполнилась светилами.

Одно Солнце стало согревать яйцо. И увидел Ворон, что на нем выросли деревья и травы, раскинулись моря и реки.

Ворон перестал плакать. Он сделался меньше и спустился на яйцо. И увидел Всемогущий, что яйцо живое, и обрадовался. Ворон встретил зверей и птиц, жуков и бабочек, рыб и змей. На яйце росли цветы и плоды. Под каждым камнем была жизнь, в каждом ручье, в воздухе и под землей.

И стал Ворон дышать, и понял, что это хорошо. И назвал Всемогущий то яйцо Миром, и стал говорить со зверями.