Беглец (СИ)

Могучие гриди конунга сполна оправдывали высокий статус личной стражи правителя. Каждый из торлов держал в правой руке совню, а в левой — пернач. Они без всяких усилий управлялись с оружием, которое представители большинства других рас могли бы использовать исключительно как двуручное. Достаточно проворно двигая огромными телами, болдыри успешно сдерживали молниеносные наскоки эльфов. Судя по всему, на оружие и доспехи торлов были наложены чары, ибо от клинков совень и листьев перначей не спасали заклятые в дебрях Ииэс-Миила кольчуги, а напитанные магией мечи защитников леса не причиняли полутроллям должного вреда.

Впрочем, исход битвы уже давно не являлся тайной для всех ее участников. Чуя скорую победу, эльфы усилили натиск. Остроухие чародеи извергли на гридей конунга целый шквал магических атак. Бехтерцы полукровок потекли расплавленным металлом, толстые шкуры испещрились подпалинами, сквозь обожженную плоть проглядывали кости. Тем не менее, торлы неколебимо продолжали сражаться. Другие же сторонники Фандара гибли ежесекундно.

Легенды и сказания повествовали о том, что чародеи, умирая, способны сотворить могущественные заклятья, что стирают в пыль целые города и сокрушают многочисленные армии. Дрогг видел, как один за другим падали сраженные годи. К разочарованию орка, людская молва зело преувеличивала силу предсмертных чар.

Истыканный стрелами, точно еж — иглами, матерый секач опустился на колени, вернувшись в человеческую ипостась. Эльфы, коих, видать, бабки и няньки в детстве не вразумили, что не должно якшаться с колдунами, особливо умирающими, ринулись то ли пленить, то ли добить поверженного оборотня. Неожиданно годи резко выпрямился, и, расхохотавшись, вонзил кинжал себе в живот. Лесные воители несколько замешкались, силясь осмыслить странное поведение человека, а колдун, набрав в ладони собственной крови, выплеснул алую жидкость на солдат Ииэс-Миила. Под действием заклинания каждая капля обернулась огненным шаром. Полдюжины кринсэ превратились в живые факелы, не сумев избежать встречи с колдовским пламенем.

Достопамятный Фьоргмунд Чудодей паче чаяния возник в глубине эльфийского строя. Его хламида сейчас напоминала рубище, а длинная борода пропиталась кровью. Вероятно, сметливый маг до поры притворялся мертвым, дабы в нужный миг ударить врагам в спину.

Фьоргмунд воздел длани к небу и прочитал заклинание. Со всех сторон в него прыснули стрелы. Под разящими ударами стальных жал Чудодей покачнулся, но не опустил рук. Над его головой закружилась аспидная воронка. Из раскрывшейся антрацитовой горловины вырвалось около десятка полупрозрачных силуэтов. Кто-то из призванных фантомов парил в воздухе, иные шагали по земле. Среди призраков не встречалось хотя бы двух отдаленно похожих друг на друга. С замогильным воем пронесся над головами сражающихся дух худощавого мужчины, в развивающихся, словно трен, лохмотьях савана. За ним последовали крылатый лев с раздвоенным чешуйчатым хвостом и не имевшая тела голова дракона. Под ними ступал высокий, превосходивший ростом даже Фандаровых торлов, воин в сплошных латах и глухом топфхельме, лишенном смотровых щелей. Убранные сталью руки рыцаря стискивали ратовище двуручного чекана. За спиной воителя, рыдая навзрыд, шла молоденькая девчушка в разорванном платье. От середины груди до низа живота ее тело рассекала жуткая рана. В отличие от других призраков, будто бы сотканных из серого дыма, фигуру юницы обильно покрывали алые пятна. Поодаль шествовал безголовый дворянин в расшитом узорами дублете. В руках нобиль держал за волосы две отрубленные головы — мужскую и женскую. Прочие призраки являли собой совершенно невообразимых страхолюдов, чье существование мыслилось возможным разве что в глубинах воспаленного разума свихнувшегося волшебника.

Вызванные Фьоргмундом Чудодеем духи не выглядели чересчур опасными, но справиться с явившимися с иного плана фантомами стоило для эльфов немалых усилий. Обычные клинки, равно как и многие из сияющих магическими огнями, проходили сквозь дымчатые тела, не нанося какого-либо ущерба. В то время как пронзительные крики и выражавшие муку гримасы на лицах эльфов свидетельствовали о том, что любое касание призраков отдавалось жестокой болью.

Бестелесные пасти привидений рвали плоть, проходя сквозь хваленые эльфийские кольчуги. Из развороченного живота убитой девушки выпростались черные рукава. Они захватывали остроухих воинов и волокли в чрево призрака. С каждым поглощенным его прожорливой утробой, дух разрастался, увеличиваясь в размерах.

6