Беглец. Второй пояс

Например, на что способна синяя пыль, опадающая с оружия. Что если удар придётся по врагу не Звёздным Клинком, а именно сталью и оставит эту пыль в ране?

В-четвёртых, я вывел для себя ещё два способа борьбы с орденцами Поющего Меча. Первый, как я и ожидал, просто начать со старшего десятка. Как только он умирал или лишался сознания, как странная ловкость его людей, позволявшая им немыслимо слаженно наносить удары со всех сторон, исчезала. Они становились просто сильными Воинами, которые умеют сражаться плечом к плечу и не обращают внимания на мои Указы смерти. Но не более. Пожалуй, мои наёмники в строю стали не хуже, когда мы расстались с ними возле Ясеня.

Второй способ заключался в том, чтобы разрушить сам посох. Для этого хватало даже Шипа, выполненного в полную силу.

Из интересного отметил для себя то, что даже разрушение меча не всегда давало мне возможность убить орденца Указами и я первый раз едва не получил рану. У многих нашлись и амулеты, защищавшие их от меня. Но не от стали.

Теперь же я хотел узнать ещё одну важную вещь. Возможно, самую главную для меня. Не зря же я так осторожничал в схватке, заполучив несколько ран, но обойдясь без убийства для тех орденцев, что напали на меня возле выхода с Поля Битвы.

И их главного, что и отдал им такой приказ, едва увидел моё лицо.

Но, прежде чем задавать ему вопросы, я сорвал с него амулеты, застегнул на нём красноватые кандалы, затем на всякий случай намотал ему на запястье свою особую цепочку, мои бывшие оковы. Следом разрушил все лишние печати над ним. В свой Указ вписал Истину и уже привычную мне Верность. Ему она, конечно, не нужна, но хуже точно не будет. Следом добавил запрет убивать себя и пользоваться техниками. И наконец стёр символ Сна.

И… ничего не произошло. Он так и валялся без сознания под ногами, отброшенный на камень древней постройки моим пинком, выронив из руки разрубленный меч. Скривившись, я достал из кисета кувшин и плеснул водой в его застывшее в гримасе лицо.

Вот это подействовало. Он распахнул глаза, вздрогнул при виде меня, попробовал сначала вскочить, затем вскинуть руки. Не сумел ни того ни другого. Зарычал, пытаясь разорвать цепи кандалов. Но, конечно, на это ему не хватило сил. Кандалы этого цвета предназначались для Мастеров, а он не более чем Воин не такого уж и высокого Возвышения.

А я продолжил действовать по уже даже привычному плану. На свет Поля Битвы из кисета появился вычурный артефакт, который я использовал первый раз в пещере с Сердцем.

Негромко сообщил пялящемуся на меня орденцу:

— Это артефакт Древних. Чем-то напоминает амулет Истины, только выдерживает сколько угодно ответов, да ещё и наказывает болью за ложь, словно Столб Наказания. Ты там у себя в Ордене не стоял у него? — орденец не ответил, и я пожал плечами. — Нет? Значит, испытаешь впервые. Очень необычные ощущения, я тебе скажу. Я хочу узнать от тебя…

Орденец перебил меня:

— Что за чушь ты несёшь, предатель? Таких артефактов нет даже у Магистра нашего Ордена.

Я хмыкнул:

— Ну, у него нет, а у меня есть. Нужно больше по городам Древних ходить, может, и ему повезёт. Ты лучше скажи, почему я предатель?

Он оскалился мне в лицо:

— Ничего я тебе не скажу. Убей меня, предатель!

Я лишь хмыкнул и положил артефакт-обманку ему на грудь:

— Ага, сейчас, разбежался. Как тебя зовут? — подстегнул окриком. — Отвечай!

Ответом мне было молчание. И пульсирующий символ Верность над его головой. Орденец, почувствовав боль, выпучил глаза. С десяток вдохов сопротивлялся ей, а затем затараторил:

— Таинство песни мечей заключается в том, что десяток собратьев, выбравших…

Но с каждым словом голос его становился всё тише, пока совсем не стих. И я даже понимал, почему он замолчал. Наверняка произносил вслух тайну своего Ордена, а наказанием должна была стать либо боль, которая бы заставила его потерять сознание и перестать отвечать, либо и вовсе смерть. Вот только я зря, что ли, готовился к этому разговору?

Губы орденца дёрнулись, а через мгновение он захрипел и выгнулся дугой. Над его головой ярко сверкал запрет убивать себя. Жилы на шее орденца вздулись, он заскрежетал зубами, и я от досады цыкнул.

Сон!

Склонился ближе к обмякшему телу, которое всё равно продолжали сотрясать судороги, всмотрелся в то, что происходило над его головой. Понятно, что он попытался убить себя, а мой запрет не дал этого сделать. Но кто же ожидал, что он будет так упорен и не потеряет сознание? Эдак его могла убить боль наказания от моего Указа, который запрещал ему убивать себя. Дарсова бессмыслица.

И что же мне теперь делать? Как заставить его отвечать? Уговаривать? Так он ведь мне не поверит, что я отпущу его живым. Не после того, как я убил столько его собратьев. Попробовать наложить ещё один Указ? Тот, что запретит ему даже обращаться к духовной силе и истоку? Это ведь не должно быть сложней, чем запрет на техники или Возвышение?

От всех этих мыслей у меня даже заболела голова.

Поэтому на шорох знакомых шагов обернулся с облегчением. Но всё равно буркнул с недовольством:

— Зачем вышла?

Рейка не осталась в долгу: