Беглецы

Поговорив и прикинув наши возможности, мы решили, что можем в ближайшие дни принять и разместить самое большое — семей десять–двенадцать. Это, конечно, был мизер, ничто. Но мы жили в мире очень жестких реалий. Против нас стеною стояла в эти зимние месяцы Её Величество Природа с лютою сибирской стужею и, по существу, непреодолимые зимою огромные снеженные пространства девственной горной тайги. Правда, стужа, бездорожье, тайга, сама огромность территории района некоторым образом страховали нас всех от постороннего глаза. Но ведь подумать только: чтобы беглецов доставить сюда к нам с любых транссибовских пунктов /а было их — раз–два и обчелся!/ нужно было сперва договориться со своими здешними продснабовскими шоферами. В Канске, откуда только шофера поведут свои машины, людей на них сажать нельзя! Там вся оперативная служба пасется–крутится. Потому как только оттуда, из Канска, начинается зимний путь на Север, к нам сюда, — сначала по зимнику — через Тасеево по льду того же Тасея–реки до его устья, потом по льду Ангары — вверх, до Мотыгино. Это километров четыреста муторного, долгого трех–четырехдневного пути. Только после прибытия сюда, в то же Мотыгино, нужно будет пройти еще километров семьдесят расчищенной дороги за тракторным «клином» до прииска Центральный. Потом, если подфартит, и «клин» пройдет дальше, будет еще путь до поселочка Тальский за Раздольным. Ну, а если фортуна и вовсе не отвернется, возможен гладкий путь и до Кировского прииска на Удерее… И все. И уж только тогда надо будет исхитриться и попытаться протащить стариков и детей через таежную целину в спасительные урманы, где упрятаны под массивами чернохвойной матерой тайги охотничьи зимовья…

Весь этот долгий и СЛОЖНЫЙ путь, стократно пройденный за годы ссылки, представлялся теперь непреодолимым. И даже простая задачка: где же, если не в самом Канске, рассаживать людей по машинам тоже смотрелась неразрешимой. А ведь самое проблематичное в нашем представлении начиналось, все же, не с Канска, и даже не с разговора с шоферами, а с пути по целине, пути не близком, очень не простом даже для опытного охотника. Пути на лыжах. Да не на «простых», спортивных, а на чалдонских камузах — широких и коротких лыжинах, «одетых» в камуз — кожаные «чулки», содранные с передних ног сохатого — от копыта до колена — и покрытых проволочной прочности недлинной шерстью. Слов нет, — удобнее этих лыж для тайги в природе не существует ничего: легкие, широкие, — они не проваливаются в сыпучий на морозе сухой снег. На ногах почти не чувствуются и ступню не тянут. Незаменимы особо в горной тайге: тот самый камуз с шерстью «ворсом назад» не дает лыжам соскальзывать вниз, но еще и увеличивает многократно эффект скольжения, когда путь идет под гору. Но вот эти все качества очень коварны для человека непривычного. И во сто крат — для человека пожилого: как только нога устает, она моментально подворачивается… Хуже этого нет ничего в пути…

Была еще надежда на нарты — нарты были и у Соседовых, и у Кринке, нарты были у знакомых, которые не спросили бы: пошто нарты нашей компании? Ведь одних достаточно для снаряжения и припаса, когда охотник уходит на промысел. Однако, кто эти нарты со стариками и ребятишками потянет? Нас, «своех», по терминологии Тычкина, было всего–то семеро. Но все мы были еще и на работе. И если мое рабочее время полностью зависело от меня самого, то работа всех остальных была строго расписана. Лошадьми по снежному целику нарты не протащить, — не возьмет их лошадь. А рассчитывать на тычкинских «сивков–бурков» не приходилось: как раз в эти дни Аркадий- с напарником бороздили где–то тайгу, вывозили металл из дальних «площадей», торопясь успеть до самых больших февральских снегов. В отчаянии я сбегал на Горбилек. На фактории эвенков не было — откочевали к Подкаменной Тунгусске. Бригадира их, Семена, тоже не застал. А была надежда на его оленей — добрые олени водились в его стаде. Куда–то делся его брат, у которого водилась собачья упряжка… С Горбильком потерял время — пятеро суток. Без меня в Канск на своем старом ЗИС-е укатил Михаил Соседов…

Тогда мы с Отто Юлиусовичем решили так: в Новосибирске спешка. Возможно, паника. Хуже не бывает — где паника трудно думается. И потому… будь что будет — сколько бы ни прибыло народу — разместим пока у своих, — не сразу же этот Слуцкий пришлет всех скопом! Запрягли лошадей, «побежали» с ним по чудом расчищенной дороге на Тальский, к Фогелям. Заимка у них дальняя. Глухая. Фогели сразу согласились принять недели на две — на три «сколько наедут». Хотя уточнил: сколько — ну две–три семьи? Возвратившись утром на Центральный, договорились, что у братьев Кринке место будет. Вечером пришли старики Геллерты — они пригласили тоже «сколько надо». В том, что разместить самых первых людей сможем без особых трудностей, не сомневались. Все последующее, однако, тревожило до бессонницы, до головных болей, которые неожиданно начались снова, после приезда Танненбаума…