Беглецы

— Как бы не так, — «в Биробиджан»! О Биробиджане, кстати, очень усиленно, до подозрения усиленно и громко трепятся все, — организуют слухи. Знают, сволочи, что мы — народ стадный, законопослушный. Что бумагу только предъяви или передовицу тисни, — тотчас найдутся и искренние толкователи–талмудисты, и активисты–исполнители. Эти сходу — вполне добровольно, с энтузиазмом комсомольским — первыми бросятся в Новообетованную, увлекая за собою в этот забойный цех остальных братьев и сестер по крови. Надеясь, как всегда, вывернуться в последний момент, от крюка на конвейере и спасти шкуру за счет собственного народа. «Юденрат’ы» — это, Вениамин Залманович, наше изобретение, и первородства его не отдадим никому!… Брат Макса Эльевича Зинде, врача, — он был у вас здесь, когда с пленными немцами что–то произошло… Так вот, брат его работает в системе ГУЛЖДС, на Вторых путях — так это называется. Их управление — в Тайшете. Там начальником лагеря некий Евстигнеев Сергей Кузьмич — убийца и антисемит. Это к слову… Еще с довоенного времени они там все работают над реконструкцией Транссибирской магистрали исключительно по заданию управления лагерей железнодорожного строительства. Так вот, Слуцкий просил его, по возможности, прояснить ситуацию. Все–таки… лагеря у них там, и вообще… Ближе к этому самому начальству гестаповскому. Ну, он только что, — значит, чуть меньше месяца назад, — дня за три до вот этой вот записки вам, возвратился из десятидневной командировки в Хабаровский край. Так вот, чуть западнее Николаевска — в болотах Амурского левобережья Управление «Дальстроя» оцепило зонами огромный район тайги и зэки уже рубят сотни бараков транзитной спецпересылки «под жидов» — там этого уже ни от кого особо не скрывают: места глуше не придумать… И пересылка… Куда пересылка–то? Там тупик! Оттуда только что назад путь — к реке… Да, полагает брат Макса, что там уже «тары» готовой человек под двести пятьдесят — триста тысяч. Но отсекают колючкой все новые территории, и рубят, рубят, сволочи! Это они называют «первой очередью»! Но не это главное. Главное — он рассказывает — странные, понимаете ли, какие–то бараки эти, — без печей они все, и что особенно удивляет — без торцовых стен… Длинные такие, по–армейски — человек на тысячу или больше даже каждый, а торцовых стен нет. Это очень обескуражило. Ну, вроде… скотопрогонных сараев, что ли, под крышами из жердей или подтоварника. А на воле–то, на улице — куда как ниже сорока градусов! … Совершенно не утепленные бараки… Очень странно. Но это еще не все. Он был на трассе железной дороги Комсомольск — Советская Гавань. Так по этой трассе ко всем глубоким оврагам — а места там сами знаете, — горы и ущелья, — так ко всем, значит, оврагам, «упирающимся» или мало–мальски близко расположенным у полотна дороги и прикрытым тайгой, уже проложены подъездные пути — ветки железнодорожные. И тоже, все эти ветки входят внутрь точно таких вот бараков, что и в Амурском понизовьи — без торцов и утепления… Бойня же это строится, самая настоящая бойня! Никаких тебе громких освенцимов и тремблинок, никаких камер с «циклоном», и крематориев никаких не требуется, как «бедному» Гитлеру. Все просто предельно и функционально… И это не все еще, не все. Там на трассе к Совгавани брату Макса Эльевича рассказали, что то же самое происходит и на участках Транссиба от Благовещенска до Биробиджана. Но эту часть «программы» наших фашистов сам он не видел — от Новосибирска и до Хабаровска, летел самолетом… Интересненькая деталь, — добавил Танненбаум, — руководит всеми этими «мероприятиями» некий Опенгейм… Еврей, как вы понимаете. И как вам это?!

— Мне это, тоже «как вы понимаете» никак. Вся моя жизнь проходит внутри множества мероприятий, за каждым из которых обязательно какие–нибудь опенгеймы мельтешат. Стоит ли поминать основополагающее «мероприятие», где те же опенгеймы сыграли не последнюю роль…

— Это уж вы напрасно: должно же быть что–то святое!

— Должно, должно быть, — оно уже по вашим рассказам где–то совсем рядом. Вы лучше скажите — с чем приехали? Что сейчас–то от меня надо?

— Что надо? Нам необходимо срочно переправить сюда, к вам, а вам принять, разместить… ну, спрятать, что ли, …сколько–то семей.. Еврейских, естественно, семей. Спасти их…

— У нас? Здесь? Вот сейчас, в разгар зимы?!

— Точно, Вениамин Залманович: сейчас, зимой, пока не поздно… Если уже не поздно.

— И сколько же? Человек сколько надо принять?

— Не знаю, право. До разговора с вами мы не решились вести счет, чтобы не будоражить напрасно сбитых с толку и испуганных событиями немолодых людей.

— Так вы стариков собираетесь прислать — вот сейчас вот?! Вы себе всю сложность дела представляете?