Беглецы и чародеи

— Приехал бы ты домой, инспектор, — сказала она. Голос у нее был странный. Если бы это была не кузина, а чужая женщина, Витор Обадия решил бы, что голос у нее растерянный.

— Зачем? — недовольно спросил инспектор. — Я очень занят сейчас. — Была его очередь заказывать пиццу, а он никак не мог выбрать четвертый ингредиент.

— Твоя кукольная девица свихнулась, — прошептала кузина Мафалда. Шепот у нее был такой громкий, что инспектор поморщился и отвел трубку от уха. — Приезжай немедленно, я ее боюсь.

* * *

— Сколько я себя помню, — говорила Сузана, — я всегда хотела быть манекеном. Я тренировалась где только могла. Вставала на подоконник и стояла в окне, как в витрине. Один раз встала в школьном вестибюле. У нас там была выставка школьной формы, стояли манекены пластмассовые, очень скверного качества. Они не улыбались, и у половины не было рук. Я раздела самый плохой манекен и оделась в его форму. И встала посерединке. Знаешь, когда я поняла, что я на верном пути? Знаешь?

Задремавший было полицейский инспектор вздрагивал и просыпался.

— Нет-нет. — Он часто моргал и пытался принять несонный вид. — Не знаю. Даже не догадываюсь.

— Когда мне нарисовали усы! — Сузана торжествующе смотрела на инспектора. — Представляешь? Там стояло десять манекенов, и только мне нарисовали усы! Фломастером!

* * *

— Что?! — проревел инспектор, врываясь в квартиру. — Что стряслось?

Кузина Мафалда кивком указала куда-то в угол темной прихожей.

— Смотри сам, — мрачно сказала она. — Все утро так стоит, завтракать не стала, обедать тоже не идет. В туалет ни разу не ходила.

Полицейский инспектор Витор Обадия посмотрел туда, куда показывала кузина. Тщательно одетая и причесанная Сузана стояла у стены, подняв вверх руки. На ее губах играла безразличная улыбка.

— Сузана! — позвал инспектор. — Сузана, у тебя все в порядке? Ты что, решила побыть манекеном?

Сузана моргнула и еле заметно покачала головой.

— Я вешалка, — сказала она, еле двигая губами. — Я не манекен, я вешалка. Давай вешай на меня куртку. Вешай-вешай, не бойся.

* * *

Полицейский инспектор Витор Обадия вернулся из командировки. В коридоре стояла новехонькая вешалка черного дерева — с отделением для зонтиков и полочкой для шляп.

— А где Сузана? — удивился инспектор.

— Сломалась, — сказала кузина Мафалда, забирая у инспектора фуражку и кладя ее на полочку. — Я вытирала с нее пыль, а у нее рука раз — отвалилась. Я пыталась обратно привинтить, но там нарезка, видимо, сорвана уже.

— И? — спросил инспектор.

— Ну и вот. — Кузина пожала плечами. — Отдала ее старьевщику. А потом пошла и купила эту прелесть. — Кузина Мафалда нежно погладила новую вешалку по полочке.

— Старьевщику?! — Инспектор с ужасом посмотрел на кузину. Ноги его не держали, он сполз по стене на пол и сел, привалившись спиной к двери.

— Инспектор! — строго сказала кузина Мафалда. — Зачем ты уселся на пол, я там не подметала! И почему ты лучше не спросишь у меня, где я взяла деньги?

— Где ты взяла деньги? — послушно спросил инспектор. Ему было все равно.

— Выиграла! — крикнула кузина и восторженно чмокнула полицейского инспектора в макушку. — Представляешь? В первый раз выиграла! А ты, между прочим, мог бы и спасибо сказать. Себе я еще ничего не купила, а тебе пожалуйста — вешалку.

Антония

Антония любила спать. На переменах, когда другие девочки играли в школьном дворе в резиночку и в макаку, а мальчики бегали наперегонки, дрались и галдели, как стая голодных чаек, Антония даже не выходила из класса. Стоило учительнице Розариу сказать: «А теперь можете отдохнуть», как Антония глубоко вздыхала, приваливалась к стене, у которой сидела (к концу первого класса там появилось небольшое углубление в форме Антонии), и засыпала до следующего урока. Снился ей всегда один и тот же сон: она лежит навзничь в зеленой-зеленой траве — такой травы не бывает на Сан-Николау [1], трава здесь рождается мертвой и живет мертвой до самой смерти — и смотрит, как по синему небу медленно ползет золотистое облако. Горячий воздух пахнет медом и слегка дрожит, и Антонии кажется, будто она растворяется, уже растворилась в этой тягучей сладости.

* * *