Беглецы. Восстание на золотых приисках (с илл.)

Джим старался обучить Дика всем своим охотничьим уловкам, а по вечерам они сидели у костра и ели ягоды, толчёные коренья и мясо кенгуру, — жена Джима жарила его прямо в шкуре. Дика увлекла лагерная жизнь, он забыл обо всём, что прежде его волновало, забыл о своём страстном желании пробраться в Арарат. Когда мысль об Арарате случайно возвращалась к нему, он сразу же решал, что лучше обождать, — каждый день, проведённый в зарослях, уменьшает опасность быть схваченным или узнанным. Родители, конечно, не беспокоятся за него, убеждал он себя, так как знают, что его не было ни среди убитых, ни среди взятых в плен повстанцев.

Дик изо всех сил старался отогнать мысль, что они всё-таки беспокоятся. Пока что он не мог даже подумать о том, чтобы уйти из лагеря.

Он ходил на охоту вместе с Джимом, и тот очень терпеливо относился ко всем его промахам. Дика поражало умение Джима выслеживать зверя, но иногда он вдруг схватывал объяснения туземца и видел, что никакого чуда в этом умении не было: оно складывалось из острой наблюдательности и сообразительности.

И всё-таки его всегда удивляла способность Джима выследить опоссума по следам когтей на стволе дерева или, если следов не было, по направлению полёта москитов. Змей Джим находил, наблюдая за их постоянными спутниками — сорокопутами.

Позднее, говорил Джим, они перенесут свою стоянку на берег моря, к лагунам. Там, повязав голову водорослями, он будет плавать, плавать так тихо, что утки примут его за колышущуюся на волнах траву, пока он не схватит одну из них. Потом, сломав ей под водой шею, оставит её качаться на волнах, а сам будет охотиться за другой, и ещё за другой, и поймает сколько ему нужно. Пеликанов он умеет приманивать, подражая щёлканьем пальцев под водой всплеску рыбы.

Наконец Дик почувствовал, что пора сказать что-нибудь о своём желании добраться до Арарата. Но Джим не знал такого города или делал вид, что не знает. Он ухмылялся, качал головой и бормотал что-то несвязное.

— Это там? — сказал Дик, указывая на запад.

Джим кивнул головой и ухмыльнулся.

— Может, и так.

— Большой город.

— Может, и так.

— Ты проведёшь меня туда?

— Может, и так.

— Значит, ты не знаешь, где он находится?

Джим покачал головой.

— Может, и так.

— Когда ты поведёшь меня туда?

После того как Дик повторил этот вопрос несколько раз, Джим ответил:

— Две, три луны.

Он упорствовал в своём желании идти не на запад, а на юг, к побережью. Дик предположил, что существует, вероятно, соглашение с племенем, живущим на побережье, о праве на стоянку в лагунах.

Но он чувствовал также, что Джим твёрдо решил не подходить близко к поселениям белых; возможно, он исходит при этом из не очень приятного опыта.

— Ты не любишь белых людей? — допытывался Дик.

— Тебя люблю, — ухмыляясь отвечал Джим, и большего Дик не мог от него добиться.

Когда Дик начинал подробно объяснять, почему ему нужно в Арарат, Джим только ухмылялся и показывал на юг:

— Иди туда. Много еды.

Дик сдался. Ему и хотелось и не хотелось идти в Арарат. Он уже совсем привык к Джиму и его жене. Здравый смысл, говоривший о том, что надо что-то предпринять для возвращения, просыпался в нём очень редко. К тому же он твёрдо решил никогда больше не испытывать ужаса затерянности и неспособности поддержать своё существование.

Он до тех пор ежедневно практиковался в метании небольших копий, пока не стал настоящим мастером. После этого он почувствовал себя увереннее. В стрельбе из револьвера он практиковаться не мог из-за скудости запаса патронов. Но с копьями дело обстояло иначе. Взамен потерянного копья всегда можно было сделать новое. Туземцы обучили его и этому.

Когда Дик убил своего первого падимелона, он почувствовал, что больше не боится зарослей. Но ему хотелось научиться всему, чему только возможно. Он ходил с женой Джима собирать травы, корни, семена злаков, ягоды, научился отличать съедобные растения и готовить их. Каждый вечер он черпал у Джима новые сведения о зарослях. Время проходило в такой приятной смене занятий, что Дик не замечал его. Он пытался определить, сколько дней провёл в овраге, сколько болел, сколько прожил с Джимом, но сбивался со счёта. Во всяком случае, месяца два уже прошло.

Однажды их посетили соплеменники Джима, человек тридцать мужчин и женщин, живших поблизости. Туземцы затеяли игры. Дик увидел шуточное состязание мальчиков, вооружённых тупыми копьями и стоявших двумя рядами в десяти шагах друг от друга. Он завидовал ловкости, с которой они ловили копья на свои овальные щиты. Больше получаса продолжалось это состязание, за которым весело наблюдали взрослые.

После вечернего пиршества, состоявшего из мяса кенгуру, началась корроборри. Чернокожие женщины, одетые в шкуры опоссума, сели у большого костра. Мужчины, размалеванные белой и красной глиной, стали в круг, держась на расстоянии трёх-четырёх футов друг от друга.

Женщины вибрирующими голосами запели нескончаемую песню. Дик не мог уловить сперва ни мотива, ни склада. Но потом он ощутил её внутренний смысл, её медленные ритмические пульсации. В ней была напевность ветра и ритм набегающих волн.