В городе все изменилось. Только почта стояла на прежнем месте. Магазин, принадлежавший когда-то моей семье, побыв недолго комиссионным, стал модным супермаркетом, где продавали все органическое и натуральное. Я проголодалась, поэтому купила за два доллара банан. Итальянский ресторан занял место закусочной, в которую после плавания я часто заходила за шоколадными коктейлями и гамбургерами. Хозяйственный магазин Парсонса увеличился вдвое, вытеснив пиццерию, а на месте обувной мастерской открылся бутик с одеждой. «Бродяги» сделали себе шикарную новую вывеску, словно желая откреститься от своих прежних посетителей.
Я гуляла по городу так же, как и десять лет назад, но теперь никто не махал мне рукой и не здоровался. Я встретила несколько знакомых – на всех лицах отразились прошедшие годы и набранные килограммы. В супермаркете я видела миссис Уинслоу, свою учительницу английского; наверняка она уже на пенсии. Старая почтмейстерша ковыляла по тротуару, склонившись над ходунками. Эди гонялась за светловолосым мальчишкой лет трех, который был точной копией Логана. Больше всего на свете мне хотелось подбежать и обнять ее, познакомиться с ее ребенком. Но потом я вспомнила, как она смотрела на меня в нашу последнюю встречу. Ни за что не хочу вновь чувствовать на себе такой взгляд.
Я продолжала идти, пока не очутилась на Сайпресс-лейн, 241, – этот адрес я раньше называла своим домашним. Здание уже не было похоже на мой дом. В моей памяти сохранился дом со следами глубокой депрессии: облупившаяся краска, сломанные ступени, выпавшая черепица. Строение передо мной поддерживалось в безупречном состоянии. Ярко-зеленый газон недавно стригли – стоял запах свежей травы. Дом был выкрашен в светло-голубой цвет с белой окантовкой вокруг окон. Вторая ступенька на крыльце, которая вечно отваливалась, теперь ничем не отличалась от остальных. Окна вымыты, крыша заменена. Во дворе не высились груды хлама. На недавно покрашенном крыльце стояли два кресла-качалки.
Я позвонила в дверь. Мне открыл мужчина лет шестидесяти с седой бородой, слегка полноватый, в синих джинсах и хорошо выглаженной клетчатой рубашке.
Когда он увидел меня, его глаза расширились и заблестели подступающими слезами. Мужчина вздохнул и сделал шаг назад, чтобы не упасть.
– Нора?..
Привыкну ли я когда-нибудь к старому имени? Я словно пыталась надеть чужие ботинки.
– Да.
Глаза мужчины светились теплом и грустью, будто он искренне рад меня видеть. Он протянул руку и сказал:
– Я Пит. Пит Оуэнс.
– Здравствуйте, Пит.
Мы пожали руки.
Он все еще стоял в дверях, печально улыбаясь. Затем спохватился:
– Извини, я забылся… Пожалуйста, проходи.
Он вошел в дом. Я осталась на крыльце.
– Пит, – сказала я, – а кто вы?
– О боже… – Пит повернулся и зашаркал обратно к дверям. – Я жених твоей матери.
Он снова протянул руку. Я снова ее тряхнула:
– Приятно познакомиться.
Пит посторонился, приглашая меня войти. Я как будто оказалась в своем старом доме из альтернативной вселенной.
– Ты, наверное, приехала на похороны, – сказал Пит.
Никогда не думала, что буду плакать из-за матери, но по лицу заструились слезы.
– Когда она умерла? – спросила я.
– Два дня назад.
Я села на диван и попыталась унять слезы. Не хотела плакать о том, кто меня предал.
– Она сожалела о содеянном. Ближе к концу пыталась все исправить, – сказал Пит.
– Я слышала, она обратилась в полицию.
– Она сделала официальное заявление. Рассказала правду.
– На смертном одре, – заметила я. – Когда было нечего терять.
– Хочешь чаю или кофе? – спросил Пит.
– Есть что-нибудь покрепче?
– В этом доме не пьют.
Повезло так повезло… Впервые на моей памяти в доме не нашлось выпивки, и ровно в тот момент, когда она мне нужна.
– Тогда чай, – попросила я.
– Я скоро. – Пит удалился на кухню.
Я ждала, что меня захлестнут воспоминания. Но я никогда не жила в этом доме, подумалось мне. Мрачное прошлое не будет маячить за моим плечом.
А потом я открыла дверь в свою спальню, и время повернулось вспять. Старое одеяло в цветочек, которое я ненавидела; плакаты групп, которые я давно не слушала; книжная полка, которую мой отец сделал из деревянных досок, украденных со свалки; мои медали за плавание, пылящиеся на стенах. Комната осталась прежней – памятник былой жизни.
Я быстро закрыла дверь в прошлое и села на диван. Пит принес мне чашку чая.
– Писательница уже едет, – сказал он. – Она просила меня позвонить, как только ты придешь.
Прозвенел дверной звонок. Пит открыл дверь. В дом моего детства вошла Блю. Она выглядела так же, но по-другому. Теперь у нее было каре, а еще очки в черной оправе, которые, я уверена, ей не нужны. На плече она несла тяжелую холщовую сумку, похоже, набитую бумагами.
– Нора Гласс собственной персоной! – воскликнула она с густым южным акцентом. – Я Лора Картрайт. Писательница, расследую ваше дело.
– Приятно познакомиться, Лора, – ответила я, вставая на ноги.
Мы пожали друг другу руки, играя в незнакомцев.
– Вы слышали новости? – спросила она.
– Какие новости?
– С вас сняты все обвинения.
– Как такое возможно?