Беглые планеты. Темные ночи

Но эти леденящие кровь приключения первых месяцев обучения показались Уиллетту цветочками, когда Мюриель стала отважно выруливать на дороги с интенсивным движением и, что хуже всего, обрела абсолютную уверенность в себе. Для Уиллетта настала пора поистине суровых испытаний.

Вот и сейчас, привалившись спиной к машине, он глядел в темнеющую голубизну апрельского неба и мысленно умолял жену поторопиться. Ему всей душой хотелось завершить проклятый урок до темноты — источника постоянных опасностей для машины и пассажиров. Уиллетт перевел взгляд на дом и сквозь оконное стекло уловил в прихожей неясное движение: судя по всему, Мюриель общалась по телефону с матерью или с какой-нибудь из своих сестер, Хотя со времени их последней встречи за чаем и печеньем не прошло и двух часов, для пятерых женщин, видимо, уже назрела необходимость поделиться друг с другом новостями.

Неужели послеобеденные домашние хлопоты настолько важны, что весть о них с дорогостоящей помощью Британской Телефонной Компании должна безотлагательно разнестись по всей округе? И что они могут там обсуждать — еженедельный ритуал мытья розовой занавески в ванной?

В нетерпении Уиллетт поддел носком ботинка сорняк, нахально пробившийся сквозь гравий подъездной дорожки, тяжело вздохнул и задумался.

Прежде к советам Хэнка Бивириджа, женатого на Ивонне, самой младшей из трех сестер Мюриель, Уиллетт относился скептически.

— Будешь с женой спорить, толку не добьешься, — бывало, убеждал его Хэнк. — А если все же попытаешься, враз здоровье подорвешь. Гипертония, старик, для женщин самый верный способ убить тебя, и заметь, твоими же собственными руками.

Хотя недели за две до смерти Хэнк начал проявлять очевидные признаки невроза, выходящие порой за рамки социально допустимого, Уиллетт до сих пор еще скучал по приправленным черным юморком циничным замечаниям свояка да по традиционным воскресным встречам в пабе "Стрелок не промах". "Стрелок" находился как раз на полпути между их домами. К счастью, в его единственном тесноватом полутемном зале не было ни музыкальных ящиков, ни игральных автоматов, и Уиллетт с Хэнком всласть беседовали там в долгие послеобеденные часы. Излюбленные темы их разговоров назывались "Куда же, в конце концов, катится мир?" и "Загадочный женский характер".

— Представляешь, Уиллетт, в доме свежего яйца днем с огнем не сыщешь, — поделился однажды Хэнк. — А знаешь почему?

— Н-ну?

— Да просто Ивонна сует их куда угодно, только не в холодильник. Она, видишь ли, где-то вычитала, что яйца лучше всего сохраняются при комнатной температуре. А как ты думаешь, чем забит холодильник?

— Мясом и колбасой? — предположил Уиллетт.

— Если бы! Вареньем и консервами, с которыми и в тропиках ничего не сделается! Но я, старик, помалкиваю, в дискуссии не вступаю. Меня она гипертонией не изведет!

Хэнк не упускал случая, чтобы лишний раз развить фантастическую теорию, согласно которой старшие сестры Ивонны, в девичестве Стеми, сознательно довели до гробовой доски своих супругов, намекая при этом на Клива и Эдварда, — несчастные один за другим недавно скоропостижно скончались от сердечной недостаточности…

Хлопнула входная дверь, и Уиллетт поднял голову. К нему приближалась жена, тонкие каблучки ее розовых босоножек при каждом шаге глубоко вонзались в гравий. Все предки Мюриель славились долголетием, к тому же она всегда вела чрезвычайно умеренный образ жизни, в свои пятьдесят выглядела на двадцать и при случае без труда заимствовала платья у собственной дочери. Моррис давно свыкся с мыслью о бренности своего тела, но, осознав как-то раз, что жена его не прожила еще и половины отпущенного ей природой срока, испытал сильнейшее потрясение. Вот и сейчас, глядя на Мюриель, Уиллетт поймал себя на мысли, что, если он вскорости отойдет в мир иной, у нее впереди будет новая, приятная во многих отношениях жизнь.

Мюриель была не высокой и не низкой, не толстой и не худой; и если бы не постоянное выражение настороженного беспокойства в глазах да сжатые в ниточку губы, Уиллетт, пожалуй, назвал бы ее лицо — с правильными в общем-то чертами — даже красивым. Для поездок на автомобиле она всегда специально переодевалась, и сегодня на ней были белые блуза и брюки, а на черные волосы она повязала красно-белую косынку.

— Почему ты так долго? — с упреком спросил Уиллетт.

— Мне надо было поговорить с Ивонной, — ответила Мюриель, усаживаясь на водительское место и сбрасывая босоножки.

Уиллетт открыл дверцу и сел рядом.

— Вы же провели с ней почти весь день.

— Успокойся, я не звонила по межгороду, так что это не будет стоить ни гроша.

— Меня не волнует плата за переговоры. Просто интересно, что за неотложные вопросы вы решали.

— Господи, Уиллетт, ты прямо дитя малое! Конечно же, мы обсуждали чисто женские дела.

Мюриель запустила руку под сиденье и нашарила среди трех пар обуви, которые постоянно держала в машине, матерчатые туфли без каблуков. Несмотря на все благие намерения, в Уиллетте вскипела злость. Ну разве хоть один мужчина на свете способен превратить автомобиль в передвижной гардероб?!