Беглые планеты. Темные ночи

— Сели? — обратилась в пространство Мюриель и, не дождавшись ответа, почти миролюбиво добавила: — Вот и славненько.

Наконец она надела туфли, пристегнула ремень и повернула ключ, предусмотрительно оставленный мужем в замке зажигания. Уиллетт уже приготовился к ритуальному сражению с ручным тормозом, но Мюриель, будто впервые в жизни заметив озарившийся огнями приборный щиток, подозрительно спросила:

— Уиллетт, почему здесь загорелась леечка?

Тот, закрыв глаза, переспросил с деланным недоверием:

— Загорелось что?

— Ты, часом, не оглох? Почему леечка горит?

— Господи, Мюриель! Я же сотни раз объяснял, как работает автомобиль, а в результате ты меня спрашиваешь про простейший указатель! Да еще и называешь его леечкой!

— Но он же вылитая леечка, которой я дома цветы поливаю.

Не открывая глаз, Уиллетт тяжело вздохнул.

— Может, все-таки не леечка, а указатель давления масла?

— Какое мне дело до твоих дурацких названий! Скажи лишь, почему горит.

— О боже! — простонал Уиллетт, чувствуя болезненное жжение в животе.

— Не богохульствуй! — возмутилась Мюриель. — А если тебя не волнуют твои глупые ржавые указатели, то меня и подавно!

Она завела двигатель, после привычной борьбы отпустила ручной тормоз, врубила скорость и рванула машину с места так резко, что, не вращайся задние колеса в рыхлом покрытии подъездной дорожки свободно, непременно заглох бы мотор. По днищу крупной картечью забарабанил гравий. Уиллетт поморщился, как от зубной боли.

На пересечении с автострадой Мюриель свернула налево, к Бат-роуд, и, внезапно обретя благодушие, произнесла:

— Не сердись на меня, Уиллетт. Расслабься. А то у тебя не ровен час еще сердце прихватит.

Искренность ее заботы вызывала у Уиллетта некоторые сомнения, но вслух он ничего не сказал. Вдруг ему вспомнился покойный друг. Не эта ли мнительность под конец жизни привела беднягу Хэнка к прогрессирующей паранойе?

Обучать свою жену водить автомобиль Хэнк отказался наотрез. По этому поводу он обычно говорил:

— Да я, старик, лучше суну башку в пасть разъяренному тигру!

Он был твердо убежден, что именно уроки вождения и доконали Эдварда.

— Понимаешь, это был главный козырь Берил. Оттого-то она и отказалась от автошколы и не выучилась водить машину до свадьбы! Выжидала, пока здоровье Эдварда окончательно расстроится.

— Звучит, конечно, интригующе, но верится с трудом, — небрежно заметил Уиллетт.

— Ты еще убедишься в моей правоте! И моли Бога, чтобы Мюриель не применила сестричкину тактику к тебе, старичок! Даже если она на колени встанет, не сажай ее за руль, иначе кончишь, как недотепа Эдвард. На его месте я еще в прошлом году свалил бы куда-нибудь в Австралию, а то и подальше.

Вечно мрачным Эдвард запомнился Уиллетту в основном благодаря своим язвительным рассказам о причудах Берил за рулем. Например, он говорил:

— Заглушит мотор, покосится на меня и включает "дворники".

Или:

— Зеркальце заднего вида она всякий раз ставит так, чтобы собой любоваться, а не на дорогу смотреть.

За кружкой пива Уиллетт с Хэнком частенько облекали накопившиеся в душе горечь и попранное мужское достоинство в едкие реплики.

— Эдвард раскис, и теперь женушка его непременно достанет, — пророчески заявил как-то Хэнк, точно гадалка вглядываясь в дно своей пивной кружки. — Он ступил на ту же скользкую дорожку, что и старина Клив перед смертью. Помяни мое слово!

— Но зачем, скажи на милость, женщинам средних лет изводить своих мужей? — пряча усмешку, поинтересовался Уиллетт.

— А затем, старичок, что мы им больше не нужны.

— Как так?

— Видишь ли, после того, как мужчина зачал детей и вознес на алтарь финансового благополучия семьи свое здоровье, весь интерес женщины к нему сводится лишь к его страховому полису. Отныне он — в пути.

— И жена его что, убивает?!

— Именно! Хотя подозреваю, что действует тут не расчет, а скорее чистый инстинкт. Стоит бабе обнаружить, что мужик весьма чувствителен к стрессу, как она тут же избирает этот самый стресс своим оружием и незаметно, исподволь использует его до победного конца.

— Хэнк, да неужели ты серьезно? — Брови Уиллетта поползли вверх.

— Более чем, — подтвердил тот.

— Но ведь женщины тоже подвержены стрессам.

— Природа сдала им лучшие карты, старичок. Женские мозги и тела так устроены, что им чихать на любой стресс. — Заметив, что их подслушивает барменша, Хэнк понизил голос: — Вспомни, например, как женщинам легко в постели.

— В постели? Не понимаю.

— Чем старше мужчина, тем труднее ему выполнять супружеские обязанности, и мало-помалу ночные утехи из наслаждений превращаются в источник стресса. А женщине все нипочем! И неудивительно. Ведь от нее требуется лишь время от времени увлажнять собственное лоно, а с этой нехитрой задачей одинаково успешно можно справиться и в восемнадцать лет, и в пятьдесят. Точно говорю тебе, Уиллетт, расклад — не в нашу пользу.

Не раз по прошествии времени вспоминал Уиллетт те фантастические теории Хэнка, так веселившие его когда-то. Вспоминал и неизменно улыбался.