Беглые заметки об одной праздной поездке

К вечеру в это воскресенье мы остановились на окраине города у одного домика, чтобы напиться воды. Хозяин, мужчина средних лет, с симпатичным лицом, предложил нам присесть и отдохнуть. Его жена принесла стулья, и мы расположились у входа в тени деревьев. Мистер Смит — его фамилия была другая, но назовем его так — расспрашивал нас о нашей стране и нас самих. Мы отвечали ему в общем правдиво и, в свою очередь, задавали вопросы. Была простая, приятная, дружелюбная обстановка. И сельская: рядом с нами на площадке, считавшейся, видимо, травянистой, были привязаны за ноги свинья, маленький ослик и курица.

Немного погодя мимо нас прошла какая-то женщина, которая держалась очень холодно и не обмолвилась с нами ни словом, но тем не менее дала новое направление нашему разговору.

— Вы заметили, она даже не взглянула на нас, — сказал Смит. — А ведь она наша ближайшая соседка вот с этой стороны. Там рядом живет еще одна семья. Сейчас у всех у нас отношения холодные, мы не разговариваем. А знаете, наши три семьи, одно поколение за другим, жили здесь рядом целых полтораста лет и дружили так, что водой не разольешь. С год назад все изменилось.

— Боже мой, какое же страшное происшествие могло сломить такую давнюю дружбу?

— Да, скверное дело, но ничего не поделаешь. А случилось это так. С год назад или больше у меня на участке развелось множество крыс, и я поставил на заднем дворе железный капкан. Оба моих соседа — страшные кошатники, и я предупредил их насчет капкана, потому что их кошки водили здесь компанию по ночам и могли попасть в беду против моей воли. Ну, значит, некоторое время они запирали своих кошек, да знаете, как бывает с людьми, начали забывать, и вот однажды ночью лучший кот миссис Джонс напоролся на капкан, и тот прикончил его. Утром миссис Джонс приходит сюда с дохлым котом на руках, уж она и плачет и горюет, точно это ее ребенок. Кот этот, звали его Иелвертон — Гектор Дж. Иелвертон, — был этакий неугомонный старый распутник, ничуть не порядочнее бродяги индейца, хотя миссис Джонс никак этому не соглашалась поверить. Я говорил ей все, что человек может сказать в утешение, но нет, она ничего и слышать не хотела — заплати ей, да и только! Наконец я ей сказал, что найду лучший способ поместить деньги, чем скупать дохлых кошек, и тут она взорвалась, повернулась и вышла вон со своей дохлятиной. На этом и прервались у нас всякие отношения с Джонсами. Миссис Джонс перешла в другую церковь и всю семью перетянула. Не хочу, говорит, водиться с убийцами. Ну, а вскоре настала очередь миссис Браун, той самой, что прошла здесь минуту назад. У нее был омерзительный старый желтый кот, и она так им дорожила, будто он ей родной брат. Так вот, этот самый кот однажды ночью примерил к своей шее капкан, и тот подошел ему настолько хорошо, таким оказался удобным, что кот улегся, свернулся калачиком и уже с ним не расставался. Таков был конец сэра Джона Болдуина.

— Так звали кота?

— Да. Здесь у кошек бывают клички, которые вас удивят. Мария, — обратился Смит к жене, — как звали ту кошку, что сожрала по ошибке у Хупера банку крысиного яда, побежала домой, и тут ее ударила молния, она ошалела, свалилась в колодец и чуть не утонула, прежде чем ее вытащили?

— Это была кошка негритянского дьякона Джексона. Я помню только конец ее клички: Держитесь-Крепче-Иду-На-Выручку-Джексон.

— Что ты, это другая. Это та, что съела коробку зейдлицкого порошка, а потом умудрилась напиться воды. Она подохла, и это считали большой потерей, но я никогда с этим не соглашался. Ну, хорошо, оставим клички. Так, значит, миссис Браун сначала хотела вести себя разумно, да только миссис Джонс не позволила. Подговаривала ее обратиться в суд, добиваться возмещения убытков. Та послушалась да еще набралась наглости потребовать семь шиллингов семь пенсов. Что тут началось! Все соседи собрались в суде. Разгорелись страсти, на триста ярдов кругом все перессорились, а ведь дружили много поколений.

Так вот, я доказал, выставив одиннадцать свидетелей, что кошка эта была самого низкого и подлого нрава и что стоит она никак не больше погашенной почтовой марки, если взять здешнюю среднюю цену кошек. Но я проиграл дело. Да и на что я мог надеяться? Вся система здесь прогнила, нам не миновать революции и кровопролития. Понимаете, судье дают скудное, нищенское жалованье, хоть с голоду помирай, а потом спускают с цепи на публику, пусть выколачивает всякие судебные издержки и сборы и живет на них. Ясно, что из этого получается. Судья никогда не смотрит, на чьей стороне право, — никогда! Его интересует только одно — у какого клиента есть деньги. Так этот судья взвалил сборы, издержки и все остальное на меня. Потому что я мог заплатить звонкой монетой, понимаете? А он прекрасно знал, что если возложит ответственность на миссис Браун, как и следовало, то получит свою добычу в местной валюте.

— Валюте? Как, разве на Бермудах есть своя валюта?