Беглый

Пока в комнату сползались другие групповые фокусники, я внимательно изучал каменного Алексея Максимовича. Пешков был устремлён вперёд, мощным локомотивом, вечным движением. Я почти уверен что большинство энтузиастов-швондеров устанавливающих памятники Горькому в раньше, никогда толком ни читало его книг. Многие по прочтению перестали быть швондерами, оставили в покое памятники и занялись бы чем-то полезным.

А сейчас когда дети тех же швондеров наоборот сносят памятники Буревестнику за то, что он якобы был близок к Сталину, тоже можно спросить, а вы вот лично читали его книги? Разве можно наказывать романтика за то, что он до последнего верит в красоту человеческой души?

Я тихо снимаю перед вами шляпу, дорогой Алексей Максимович! Вокруг вас пестрит жизнь города, быстро превращающегося в Восток, суетливого мегаполиса напрочь забывшего о Гулливере, рвущегося вперёд над толпою занятых повседневной мелочёвкой пугливых лилипутов.

Мой горячий внутренний диалог с каменным писателем прервала молоденькая студенточка, выбравшая служение русскому языку и литературе не в самое подходящее время. Это говорило либо о ее непрактичности либо о том, что в руслит сейчас, наверняка, самый маленький конкурс в Ташкенте. Её весенняя свежесть заставила напрочь забыть о Горьком и вообще забить на монументальную русскую литературу.

* * *

Сегодня только подготовительная встреча. Работа с фокус-группами начинается завтра, а сейчас Елена Брониславовна тестирует нас на выносливость. Отбирает истинных бойцов. Вычисляет жалких рониных. Если честно, мне тогда больше хотелось произвести впечатление на студенточку руслита, чем на нового работадателя.

Кроме меня и глазастенькой последовательницы учений Пушкина и Горького, тут был ещё один руслитовец, скорее всего, толстовец — толстый и вялый, как пеписька семидесятилетнего слона. Он все время жевал что-то вегетарианское, даже во время перевода. Очень хотелось лениво съездить ему в ухо, потом отбежать на безопасное расстояние и показать язык.

Так или иначе двух руслитовцев я уделал одной левой. Талант не пропьёшь. Я английский учу с детства, йо. Но была в той комнате ещё одна фантастическая личность. Настоящий самурай перевода. Парень в дешёвом костюме с клетчатой рубахой. Ну, знаете, если хотите чтобы я вас уважал с первого взгляда, убедительно прошу не пяльте клетчатых рубах под костюм с галстуком. Уважайте себя и окружающих.

Клетчатый был старше меня на пару лет, но с сединою на висках и сетью морщинок вокруг глаз. Точно такие же морщинки я уже видел когда-то у пешаварца Саида Аюб Хана. Остаются у тех кто по долгу улыбается. Парень был явным неудачником если до сих пор не нашёл нормальной работы, а шаландался на таких вот разовых подработках.

Когда он просто так, влёт, без раскачки перевёл несколько куплетов песенки на английском, что играла с фм радио, я растерял своё пренебрежение. Простил ему и идиотскую рубашку, и плохо выбритые щеки. Это был настоящий ас. Английский он знал лучше меня. А какой выговор! Теперь, чего не случись — например инфаркта у толстого шланга или нервной икоты у глазастенькой, мы на пару с клетчатым вытащим любой боевой синхрон. Джонсон и Джонсон могут спать спокойно. Будем биться до последней капли детского шампуня.

* * *

Когда мы курили с Илюхой — а его звали именно так, хотя представлялся он на американский манер «Илай» — я растоптал свою гордость и спросил:

— А где ты так по-английски насобачился?

— В Дэнис. Четыре года проработал официантом. — В какой Дэнис?

— В каком. В ресторане Дэнис. В Милуоки, штат Висконсин. Он врал и не подпрыгивал.

— Так-так. В Милуоки значит? — В Милуоках.

Я с огромным сомнением поглядел на его туфли со сбитыми носами. Видимо из Милуоков он дошёл сюда пешком.

— А какого рожна ты вернулся сюда, прости уж за прямой вопрос?

— Скучно там. Милуоки хороши когда на пенсию выйдешь. А я ещё пожить хочу. На полную.

— Скучно значит. Хм. В США, ага. Скучно. Ну дела. И в Ню-Йорке скучно?

— Скучно. Там везде всё предсказуемо. И пахать надо везде, как папа Карло. Думаешь зря они так кино про зомби любят?

— Ну, окей, джек восьмёркин, а не расскажешь тогда, как же ты попал туда, в скукотищу эту обетованную? Если не секрет, конечно.

— Не секрет. Не секрет. В Панджшере попал в плен к разведчикам Ахмад Шаха. Работал потом у самого. Сначала в охране — у него половина охраны была шурави. Уважал Шах хороших солдат. Потом потихоньку набрался фарси с английским, стал помогать ихнему переводчику. Переводить то с русского в основном приходилось. Ну, а потом Союз посыпался. Победил нас Ахмад Шах получается. Вот так то. Была возможность двинуть в Штаты или возвращаться сюда. Я и двинул по бездорожью. Тоже думал там как в Диснейленде, как ты сейчас. Скучно там, бро. Ску-у-чно.

Клетчатый оказался сочинителем с редкостным воображением. Милуоки, Ахмад Шах, Диснейленд. Ну и наплёл. Станислав Лем.

Я докурил сигаретку, подавил бычок и ехидно улыбнувшись сказал:

— Ну-ну. Пошли уже, воин Ахмад Шаха — Брониславовна заждалась.