Беглый

Аудитории в здании старого английского факультета все сплошь маленькие, на десять человек, и захламлены исписанными первокурсными лав стори, переломанными лингафонными кабинками. Из них получались изумительные курилки. Забравшись в одну из кабинок, я только изготовился подкурить, как вижу в соседней кабинке вяло красившую губы Машку.

— Здорово, Машка!

А она вдруг перехватывает инициативу, и мы сладко, долго, размазывая свежий слой помады по щекам, целуемся. Что может быть в жизни лучше таких приятных неожиданностей. Мне не особенно нравилось её лицо, но при воспоминании о ее сочных, огромных и нежных губах я весь напрягся внизу.

Скорей! На Юник! Машка, я буду целовать тебя сейчас, как приговорённый к смерти, как неизлечимый раковый больной. Так сладко, будто завтра никогда больше не наступит.

Я буду любить тебя, будто ты Клеопатра, и за стенами спальни, палач уже готовит топор. Кстати, и перекушу заодно. Ежедневная проблема с питанием, как один из побочных эффектов свободы. Напишу об этом статью в журнал.

В такие моменты может закрасться подлая мыслишка -

«А стоило ли бежать из тюрьмы, даже если никто и не охранял?»

Гоните её, подлую эту мысль, друзья! Из тюрьмы бежать надо не задумываясь. Всегда. Тем более если нет охраны — это ведь логичнее самой логики.

А звездюлей дадут, как поймают, за беспокойство, это да. Куда уж без звездюлей-то. Звездюлей, наверное, и боюсь. Жуть. Знать, что вас обязательно безжалостно отмудохают малограмотные представители МВД. Это гораздо хуже чем добровольный визит к дантисту. И потом, страх всегда больше, чем то, чего мы боимся.

Ну-ну, пусть поймают-ка сперва. Я буду осторожный, как Штирлиц. Вот прозвоню сейчас Машуньку, перед тем, как ехать. Пусть выспится только. Сладкая моя. Подберусь поближе — потихоньку и звякну.

Телефон — автомат, в двух кварталах от ее дома.

— Ну ты совсем очумел что-ли? На хрена с тюрьмы сбежал?

— Маш, я же те вчера объяснял!

— Да пошел ты! Мама только недавно отошла от ментов, которые Славку ловили, а тут опять ночью припёрлись вчера.

— Кто припёрся? Как они узнали-то? Блин, Машка, я же не нарочно. Прости!

— Ты мне из дома звонил вчера? Они были там и посмотрели последние номера, которые ты набрал, штирлиц гребанный! Знаешь, менты говорят, тебе ничего не будет, если сам сдашься.

— Они всегда так говорят, Маш. Сдавайся — мы тебя сразу отпустим! Подпиши — здесь, тогда тебе ничего не будет. Это у них называется процессуальные мероприятия. Погоди, а Славка-то давно откинулся? Адрес дашь его?

— Он живёт в трёх кварталах отсюда, не звони больше мне. Малявину и Агронской не звони ни в коем случае, их отцы тоже сидят, будут запугивать, если тебя не сдадим, а мне пришлось им все студенческие фоты отдать. Так что они теперь тебя быстро обложат. И у Славки не зависай долго. Его участковый проверяет через день. Удачи желаю, но если есть мозги — сдавайся!

— Русские не сдаются!

— Давай, пока…

Повесила трубку.

Тут же, развернувшись вижу вывеску «Опорный пункт милиции». Вывеска делает мои ноги ватными и я отчётливо понимаю, что это значит — опустилась матка.

Меня снова пытаются поймать. Всерьез. Вот нахрен я им сдался спрашивается? Что занятия поинтересней нет? И какая от меня такого насмерть напуганного опасность? В его глазах отразилось ужас загнанной лани.

Опорный пункт. Интересно что значит это «Опорный»? Опираться на милицию, чтобы? Топорный? Запорный? Порно? Эта хрень крутится в голове пока я бреду к Славке. Вот и поласкал Машку власть.

Машка, прощай! Прощай, сладкая и незаконченная до конца губастая симфония моя!

* * *

Славка сидел со мной свою двушку. По той амнюге, которой меня выфутболили на колонку, его папа, руководитель спорткомплекса «Трудовые резервы», вывез Славку домой. В полужидком состоянии. Дни, когда Славка не висел под герой, можно сосчитать по пальцам.

«Трудовые резервы» в последнее время готовили бойцов для двух основных ташкентских группировок, поэтому бабло у папы водилось.

Славка — бывший борец-вольник с головой, плавно переходящей в шею.

У него только одна слабость — героин. При чем он так взвинтил дозу, что родителям приходилось загонять ему двухсотграммовый стаканчик от чипсов Принглз, полный розоватой афганской геры, каждые две недели.

Половину стаканчика забирал положенец зоны, поэтому Славка пользовался огромным авторитетом среди братвы.

Со мной он общался только по тому, что я когда-то учился с сестрой его жены. А кто не мечтал в тайне приласкать сестренку собственной жены?

Суть нашего общения сводилось к тому, что Славка, влупив очередную дозу, любил внушительно растолковывать мне суть понятий как она есть, время от времени проваливаясь в бредовый пинак и полузакатывая глаза. Это делало его похожим на мертвого Ельцина.

Мало что изменилось и сейчас, когда я сижу перед ним и выслушиваю какой я дурак, что сбежал с колонки, наблюдая как сигарета выпадает из его рта, прожигая новые дырки в его похожей уже на расстрелянную птичьей дробью олимпийке Найки.