Беглый

Сдашь хлеб, потом рысью обратно на кухню, я уже там буду ждать, покажу, где заправить баландой бачок. Раскидаешь баланду по застенкам, и все, на массу упадём до обеда, понял?

Его быстрый монолог прерывается громким жужжанием электрических замков секционок, которые нам любезно открывают сонные контролёры, издалека завидя и узнав беззубого Марса. Потом эти железные двери хлопают со всей дури мощных пружин, совсем не заботясь, что остальная тюрьма сладко дремлет. Отрез времени с четырех до шести утра — это наверное и есть то короткое время, когда тюрьма немного успокаивается.

В комнате контролёров надзора восседает гроза второго аула — Давлят-дур-машина. Про него узбеки говорят: попадешь в руки пол-здоровья в раз потеряешь.

Если и дальше оперировать узбекской терминологией, то Давлят — настоящий палван. Это «богатырь» так у нас называется.

Палван в камуфляже сурово оглядывает меня:

— Ти еврей что-ли?

— Нет, гражданин начальник, упаси бог! Какой еврей!

— А что очки тогда нацепил? Все евреи — в очках. И, джаляп манагыр, вечно норовят к баланде поближе — сокрушается он.

— Да нет, гражданин начальник, просто зрение хреновое.

— Ты мне эта…хренами здесь туда-сюда поменьше раскидывай — Давлят немного испуганно кивает на портрет юртбаши в красном углу:

— Запорешь мне тут чего в мою смену или малявки туда-суда начнёшь таскать с первого дня, будешь у меня на работу из карцер ходить, тушундийми?

— Так точно, гражданин начальник. Тушундим

— Ну, всё тогда. Дуйте, черпаки. Чтоб к утреннему просчёту уже сидели свой хата, я вас, джаляп манагыр, по всей тюрьма искать не подписывался.

— Хоп бошлигим — отвечаю с полупоклоном. Это было интервью с генерал менеджером.

После этой короткой официальной части мы с Марсом сразу двигаем в хлеборезку.

По дороге, не останавливаясь, покашливая, убиваем средних размеров пятульку индийской конопли.

«Так оно быстрее прокатит» — заверяет меня Марс. «Так оно завсегда быстрее».

* * *

Физиономия у хлебореза точно соответствует табличке на его окошком «Хлеборезка». Лучше и не скажешь.

— Эй, балянда! — пан Хлеборезка приветствует меня — У меня звонокь скора — если кто из муджиков вольнячий шимотка движения ставит будет — перениси. Абязательна перениси. Пасматреть. Сигарет-пигарет худо хохласа тасану.

Затем он бережно, как древний манускрипт ацтеков, принимает у меня выданный Давлатом список, и вскоре выталкивает лоток забитый нарезанными пайками серого тюремного хлеба.

Пайка. В кодексе правильных понятий существует целая глава раскрывающая важность, целебность и святость понятия «мужиковская пайка». Крысить мужиковскую пайку — один из самых страшных грехов.

Впрочем, не буду вас этим утомлять. Сами понимаете — вещь нешуточная.

У хлебного лотка ремень чтоб его можно было подвесить на шею — на манер коробейников. Нервное напряжение потихоньку спадает. А может это меня запоздало накрывает марсова трава, и я снова почувствовав радость от того что сидится мне в тюрьме приятно и легко, начинаю мурчать под нос:

Ой, полна, полна моя коробушка,
Есть и ситец, и парча,
По-о-о-жалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!

— Эй, балянда, завтра шимоткя не забудь да? — ласково провожает меня пан Хлеборезка и захлопывает окно своего скворечника. Надо вам заметить — тюрьма не любит открытых окон и дверей — вечно тут все хлопает и защелкивается прямо у вас за спиной.

Тут я прервусь чтобы вам, будущие урки, внушение сделать — никогда, слышите, никогда не укуривайтесь в три тридцать утра в свой первый рабочий день. Будь то офис Международного Банка Реконструкции и Развития или просто тюремный централ. Сохраняйте на работе трезвость, хотя бы в первый день. Учитесь на моих ошибках.

Потому что дальше началась полоса сплошного кошмара. Иногда проходят годы — и мы вспоминаем о прошедших злоключениях с улыбкой. Но это не тот случай.

Это были, наверное, одни из самых страшных несколько часов за все мои шесть с половиной в общей сложности тюремных лет. До сих пор просыпаюсь с криком, когда снится то роковое утро. Недобрую шутку сыграла со мной дурь — трава. Недобрую.

Начнём с того, что я по рассеяности забыл у пана Хлеборезки долбаный список второго этажа. А может он специально его зажучил — это уже историкам из будущего предстоит разбираться.

Потом тюрьма опять же. Ведь ТТ это не только пересылка для путешествующих из учреждения в учреждение клоунов как я. Здесь и женская следственная — Монастырь, и малолетка, и страшный спецподвал МВД, и зиндан — камеры смертников и отсеки приведения приговоров в исполнение, у этих палачей даже термин есть для такого типа тюрем «исполнительная», но самая большая часть тюрьмы это — СИЗО — следственный изолятор.

Когда вы под следствием, то в интересах дела не должны иметь никаких контактов с окружающим миром. Чтобы не сговариться с подельниками, и не организовать геноцид свидетелей.