Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

Когда он пришел в себя, никакой Иби в помине не было. И все случившееся казалось не более реальным, чем то, чем он с тщанием занимался, а именно: набрав полные пригоршни земли, перемешанной с палой хвоей, драил заблеванную им корму красавца-танка, которому пришлось познать ряд непривычных истин. Потом он отряхнул руки, снял с буксирного крюка свой английский пиджак, вышел на свет прожекторов и направился под деревья — к баяну.

В «Икарусе» было темно и пахло остывшим мускусом творческого возбуждения. На переднем сиденье в обнимку с барабаном спал ударник. Александр прошел в глубь салона и поставил баян рядом с его отключившимся хозяином. На заднем сиденье, собрав вокруг себя «звездочек», Нинель Ивановна давала свою оценку концерта. Он вернулся и сел в правом ряду у окна.

Внизу командование части провожало начальство поезда Дружбы и их «Волгу», одолженную военной комендатурой. На заднем сиденье машины тень переводчицы по имени Ибоа сидела, запрокинув стриженую голову.

В автобус поднялась Мамаева. Коленом продавила соседнее сиденье и обдала перегаром:

— Разделим ложе?

С сожалением он щелкнул языком.

— Комиссаров забил.

— А мы их к стенке, комиссаров… Неслабо я сегодня?

— Атас, — сказал он. — Полный.

— А я во всем такая. Ты зря «динаму» крутишь.

— Я не кручу.

— Наверное, папа был цыган. Поэтому.

— А ты его не знаешь?

— Откуда? Я же из сиротского приюта. Значит, понравилась тебе?

— Еще бы!

— В Будапеште поведу тебя в цыганский ресторан. На доллары. А я такая! Ты меня еще не знаешь. Смотри, гирла в отключке! — показала в окно на озарившуюся в машине Иби. — Делай с ней что хочешь. А со мной нет. Со мной такое не пройдет.

Завернула за спинку и упала на сиденье сзади.

Внизу Хаустов пригнул голову, сел рядом с Иби, отодвинул с сиденья ее руку с браслетами и сдержанно захлопнул дверь, при этом затемнившись. Шибаев махнул, машина уплыла. Пожав командованию руки, начальник направился к автобусу. Комиссаров шел за ним.

— Подъем, подъем, девчата! Время еще детское! — загремел Шибаев, поднявшись в салон. — Твой пионер? — ткнул пальцем в дауна, который спал на барабане.

— Не пионер, — сказал Комиссаров.

— А кто?

— Таким родился.

— Так значит? Ладно. Как говорится, в семье не без урода.

— Он не урод, — обиделся Комиссаров. — Он первоклассный ударник. Ритм чувствует нутром.

— Тогда молодец! — одобрил Шибаев. — Ау, девчата? Местечка не найдется?

Мимо Мамаевой прошел без комментария — как будто не заметил. Втиснулся к Нинель Ивановне и дал команду:

— Запевай! — И дурным голосом подал пример, пропев: «Он сказал, поехали, и махнул рукой!..» Эй, автобус? Не слышал, что ли? Он сказал: «Поехали!»

Автобус закрыл дверь и тронулся.

— Ну вот, — сказал Комиссаров. — Привел я козла в огород… А что с ним будешь делать?

Сзади Мамаева ответила:

— Я ему сделаю, не бойся. Раз и навсегда.

Комиссаров обернулся к проему между спинками:

— Мамаева, спокойно! Выступила ты — просто молодец. Теперь релакс. Расслабься.

— Дай закурить.

— Держи. И чтобы все обиды — ладно? До Москвы? Дай ей огня, Александр.

Бензиновое пламя озарило рот, челку и недобрый прищур. На ней еще были длинные концертные ресницы. Она подмигнула Александру и с сигаретным огоньком отпала в темноту.

Через полчаса поющий по-русски «Икарус» врезался в ночную тишину заграничного города. С популярной в те времена среди взрослых советских людей песенкой из детского мультика про Крокодила дядю Гену. По настоянию Шибаева ее пели уже в который раз.

Прилетит вдруг волшебник
В голубом вертолете…
И внезапно покажет стриптиз,—

с неожиданным остервенением подхватил Комиссаров, меняя официальный невинный текст на «черный»:

Крокодил дядя Гена
вынет член до колена
это будет
наш главный сюрприз!..

В общем хоре никто не расслышал. Только Мамаева сзади хохотнула зло.

За завтраком место Нинель Ивановны зияло отсутствием.

Затем их повезли на воды.

Плавки он предусмотрительно надел еще в номере; если в московской своей одежде (в бархатных французских джинсах, в черном вельветовом пиджаке made in England) он имел вид среднеевропейский, то, раздевшись, вообще стал гражданином мира — благо плавки были японские, а приобретенный в Дебрецене купальный халат в свободолюбивую сине-бело-красную полоску. Первым он выскользнул из раздевалки, сбросил халат на шезлонг и растворился в минеральных водах.

Бальнеотерапевтический центр Hajduszobaszt'o изнутри был не проще своего названия.

Лабиринт!

Накрытый стеклянным сводом.

Из подогретых вод системой каналов Александр выплыл под открытое небо, где и стушевался в уютном тупичке. Здесь пребывавшие венгры безмятежно приняли его за своего. Их было всего двое — инвалид и особа без лифчика. Старый лысый тюлень с жутковатой звездой крупнокалиберного ранения на правом плече и стриженая девушка с зауральскими скулами.

Возложив руки на кафельный бортик, он поднял глаза. Светло-серое небо над ним. Средневысокое. Бегущее над низменностью. Над Большой Средне-Дунайской.