Бегом на шпильках

Пронзительно верещит дверной звонок: звук резкий и долгий, напоминающий бряцанье костьми. На какой-то миг я решаю, что это Тони. Пока не вспоминаю, кто обещался прийти утром. Делаю глубокий вдох, настраиваю выражение лица на «безучастное» и открываю дверь. Светские инстинкты убеждают меня сказать: «Здравствуй», но я давлю их в зародыше. Не глядя на меня, Энди шагает через порог. Аккуратно закрываю дверь и пытаюсь собраться с силами.

Ну же, давай. Ты же поговорила с мамой. Смогла высказать ей все. После стольких-то лет пассивности. Значит — можешь. И ведь кое-что изменилось. Да, наверное, но, как вспомню, так почему-то сразу становится дурно. Я не смогу повторить еще раз. Нет, сможешь. Давай, Натали, скажи ему. Шанс еще есть.

— И, пожалуйста, чтобы после твоего ухода в комнате остался порядок, — говорю я холодно. — Не так, как в прошлый раз.

Энди ничем не выдает, что слышал меня. Вытащив потертый кожаный баул на середину комнаты, начинает небрежно выдергивать ящики из комода и вытряхивать содержимое в чемодан.

«А ведь я бы не возражала, если б он дал такую же волю рукам со мной», — проносится в голове мысль. Сразу вспоминается мама, которая однажды сказала нечто такое, от чего я буквально обалдела. (Мне тогда было всего девять. Мама слушала, как Барри Манилов поет свою «Я хочу сделать это с тобой», и вдруг выпалила: «А ведь я бы не возражала, если б он сделал это со мной!»)

Незаметно осматриваю шею Энди на предмет наличия засосов. Будь моя воля, содрала бы с него рубашку и проверила спину на предмет наличия царапин. А заодно взяла бы пробу ДНК из-под ногтей: для полноты картины. Энди не из тех, кого называют «здоровяками», но в нем есть какая-то приятная солидность. Нельзя также сказать, что он красив как Аполлон, но для меня, — уныло отмечаю я, — его внешность кажется просто идеальной. Сообразив, что близится очередной приступ вожделения, я быстро ретируюсь на кухню. Поразительно, но Бабс — единственная на всем белом свете, кому мне хотелось бы об этом рассказать.

Несколько секунд спустя на кухне появляется Энди.

— Где совок и швабра?

— За дверью, — резко отвечаю я.

Энди награждает меня таким кивком, каким, вероятно, Мария-Антуанетта награждала какого-нибудь простого смерда. А затем монотонным голосом произносит:

— Ну и болван.

В первую секунду я с ужасом думаю, что он прочел мои мысли. «И ведь это еще не самая худшая из них, приятель!» Но с облегчением понимаю, что Энди прочел жирную надпись. Срываю листок со стены.

— Могу поспорить, ты решил, что эта песенка о тебе.

— А ты хочешь сказать, что — нет?

Кровь шумит в голове: ситуация такая, что надо или кидаться в драку, или бежать со всех ног! По правде говоря, я с огромным удовольствием спорила бы с ним хоть до второго пришествия: лишь бы он оставался здесь, в моей кухне. Поднимаю глаза — и с ужасом вижу в его взгляде злость. Так, это уже не игра. Подыскиваю какую-нибудь жесткую фразу, чтобы поумерить его надменность, но он на меня даже не смотрит. Прослеживаю за его взглядом: кофейные чашки и… ой! Широкое серебряное кольцо: ровно — хоть линейкой проверяй — посередине между ними.

То есть Энди думает, что я… с Солом? Какая чушь!

Я совсем забыла о том, что в своих отчаянных попытках вызвать в нем ревность именно эту легенду я как раз и продвигала. Мы злобно рычим, к сожалению, хором:

— Жалкое зрелище!

Правда, Энди тут же бьет козырем:

— Вот сама и убирай свою долбаную комнату! Дура набитая!

Если оперировать понятиями «драться или бежать», то я, пожалуй, уже давно в воздухе и на полпути к Ямайке, но последняя фраза заставляет меня уйти в штопор и понестись к земле со сжатыми кулаками.

— Ну ты и наглец! — ору я. — Да после всего, что ты сделал, ты, ты… шлюха ты дешевая!

— Это я-то шлюха?! — вопит Энди. — Хотя, конечно, рыбак рыбака… — С искаженным от ярости лицом он вылетает из кухни. — И вот еще что! — грохочет из глубины коридора. — Этот твой Сол еще больший придурок, чем Крис! И вы с ним, мать вашу, друг друга стоите! — Он рывком распахивает входную дверь, да так резко и широко, что та аж подпрыгивает на петлях. — Ты даже большая психопатка, чем твой недоделанный братец!

Ба-бах!

Ну уж нет. Рванув дверь на себя, набираю полные легкие воздуха и ору ему вслед:

— Я хотела, чтоб ты с собой разобрался, а не с ней трахался!

Энди на мгновение застывает возле своей развалюхи и наклоняет голову, будто услышал щебетание какой-нибудь пичужки. Но затем раздраженно отмахивается, словно отгоняя назойливую муху. Швырнув чемодан в багажник, он рывком кидает машину к выезду на улицу. Целая армада припаркованных «ленд-роверов» делает поворот практически невозможным, и с замиранием сердца я слежу, как он мчится прямо на них. К моему величайшему неудовольствию (и к точно такому же облегчению) Энди мастерски исполняет киношный разворот, — визгнув покрышками по асфальту, — и с ревом исчезает, оставив облачко грязного, серого дыма.

— Подумать только! Профи на Примроуз-Хилл! — говорю я, впустую растрачивая остроумие на соседского кота.