Бегом на шпильках

Бабс принимается лихорадочно взбивать волосы, пока лицо ее не скрывается за взлохмаченными космами.

— Эй, ну-ка вылезай оттуда, — приказываю я. — Я знаю, что ты имела в виду.

Она отбрасывает волосы назад и, потупив взор, заканчивает:

— …то, что я наговорила тебе в воскресенье.

Я поворачиваюсь от буфета.

— Бабс. Не надо. Я это заслужила. Скажу тебе абсолютно честно. Твоя помолвка оказалась для меня самым ужасным… почти самым ужасным ударом в жизни. Я не хотела терять тебя. Когда папа ушел от нас… с тех пор все стало каким-то грязным. Знаю, это смешно. Знаю, что со временем все меняется, но, похоже, я боялась перемен. Для меня любая перемена означает утрату, хотя чаще всего она означает просто… перемену. Наверное, я думала, что, ворвашись в «Кувшин и кабачок», я улажу ваши семейные проблемы и почувствую себя нужной. А Саймон… — тут я решаю быть милосердной, — слабый и уязвимый. Я принесла тебе сплошные страдания и прошу у тебя за это прощения.

— Нэт, — говорит Бабс. — В жизни все действительно меняется. Но, знаешь, в глубине души я всегда считала… и буду считать тебя своей лучшей подругой.

Мое сердце скручивается, как пожухлая бумага. Хочется стиснуть живот и выдавить стон из самого нутра. Но вместо этого я спокойно наливаю воду в чайник и отвечаю:

— И я тебя.

Бабс откашливается.

— Знаешь, ты и вправду изменилась. Я имею в виду: не только внешне.

— Ты думаешь, сверху все-таки еще маловато?

— Ну, Нэт, ты никогда и не была Долли Партон.[79] Да и вообще, ты все еще слишком худенькая, но…

— Да нет же, Бабс, конечно, спасибо тебе, но я вообще-то говорила о своих волосах.

— О волосах? О… По крайней мере, отсюда, мне кажется, у тебя прекрасные волосы. А что с ними такое?

— Они ужасно лезут. Как ты думаешь, они не выглядят редкими или… нестойкими?

— Да вроде нет. Волосы как волосы, вполне нормальные и здоровые. Так что там у тебя произошло?

Я виновато дергаюсь на месте.

— Что ты имеешь в виду?

Бабс отклоняется на стуле так, что тот встает на две задние ножки, а я прикусываю язык, чтобы сдержать рефлексивную реакцию («Не надо качаться на моем стуле!»).

— Я имею в виду, — поясняет она, — что с тобой вдруг такое произошло? Во-первых, твоя квартира… — она кивает на две заляпанные чашки, — … просто помойная яма. Во-вторых, ты сама какая-то… уверенная в себе, что ли. Чего-то я не понимаю.

— Ты правда так думаешь? — отвечаю я, очень довольная. — Это я так тренирую себя, чтобы немного снять напряжение. Черт, я…

— Все-все-все, беру свои слова назад, — широко улыбается Бабс. — Ты нисколько не изменилась. Все так же чертыхаешься. — И добавляет: — Означает ли это, что ты сейчас спросишь, не хочу ли я йогурта к чаю?

Я корчу такую физиономию, словно меня только что засосало в аэродинамическую трубу.

— Неужели я и вправду тебе когда-то такое предлагала? Прости, пожалуйста. Вообще-то я собиралась спросить: не хочешь ли ты печенья к чаю?

— Ты спросила, я отвечаю: хочу. А какое у тебя есть?

— С обезжиренным шоколадом, полезное для пищеварения.

— Н-ну… Ладно, давай. Хотя, на будущее: я предпочитаю с молочным шоколадом.

— Я тоже. — Бабс выглядит заинтригованной. — Поэтому-то я и купила именно эти.

— Понятно. Хотя, знаешь, я вообще удивлена, что ты держишь в доме печенье.

Я смущенно поеживаюсь. Даже в худшие времена я всегда покупала печенье. Только я его никогда не ела. Прятала, как белка, на самой верхней полке в кладовке. Чтобы потом навязывать другим или просто смотреть на него, вдыхая запах. Как безутешная мать, вдыхающая запах одежды умершего ребенка. Как я дошла до такого?

— Я потеряла контроль над собой, — говорю я поддразнивающим тоном. — Как мне и прописывалось. Буквально спятила в магазине.

Бабс кивает.

— Я просто потрясена. И я нисколько не издеваюсь. На полном серьезе. Так чье же, — «тук-тук-тук», — это серебряное кольцо? Размер явно мужской. Ты что… снова с Крисом?

— Нет, конечно! — вскрикиваю я. — Я о нем уже и забыла. Нет, это кольцо Сола, если ты, конечно, сможешь в это поверить.

— Сола?! Ничего себе! Почему же ты мне ничего не сказала?

— Так мы же с тобой не разговаривали, — напоминаю я. — К тому же это совсем не то, о чем ты думаешь. У меня с ним ничего нет. Он решил снова нарисоваться, чтобы преподать мне урок: выпендриться своим крутым новым телом — сплошь мышцы и загар. Знаешь, я вот сейчас подумала: наверняка, едва мы расстались, он рванул в спортзал, да так и не вылезал оттуда вплоть до вчерашнего дня.

Бабс выглядит ошеломленной.

— Сол? Во дает! Хотя, с другой стороны, значит, ему не все равно. Ты ведь ничего от меня не утаиваешь, правда? Ты ведь не купилась на это, а?

— Все в порядке. Трюк не сработал. И все потому, что хотя тело крутое и новое, но хозяин-то у него старый: все тот же Сол.

— Бедный Сол, — мурлычет Бабс. — Ну, а как он вообще, этот твой юный консерватор? Господи, вот еще одна вещь, из-за которой меня гложет совесть. Что навязала тебе этого Боукока.

Удивленно смотрю ей в глаза.

— Так ты… с самого начала об этом знала?

Бабс макает печенюшку в чай.