Бегом… от деменции на крыльях любви

В больнице можно думать обо всем, времени предостаточно, и мне в тот момент снова захотелось написать «дневник моей жизни» безо всякой утайки, о тех подлостях, гадостях, промахах, которые я совершила с детства и попросить прощения у людей, которым я доставила огорчения. Большинства из них нет в живых, но может, на небесах они почувствуют мое запоздалое раскаяние.

Наверное, я не смогу писать так достойно, как многие писатели. Не позволит скромный словарный запас, с которым я подошла к своему возрасту. Одна из причин – недостаточное знание своего родного русского, и иностранных языков. Два-три языка, несомненно, обогащают культуру. Нужно их учить, хотя бы английским овладевать, заниматься один раз в день по часу. И читать, читать хорошую литературу. Еще лучше пересказывать прочитанное, с юмором, интересно. Это тоже будет бег от деменции.

Год только начинался, и вносил корректировки в планы. Кашель расшевелил камни в желчном пузыре, которые довольно мирно существовали в моем организме, потому что особых излишеств в питании я не допускала. Но приступ заставил сделать Узи и записаться на плановую операцию. Я не переживала за ее проведение, шла в руки к самому опытному хирургу в городе, на «лапароскопию». Хотя врач, который давал направление на операцию, сказал мне, чтобы я не настраивалась на легкость этой процедуры. Любое удаление органа не простое дело.

Когда утром перед операцией в палате мне сделали два укола, и медсестра повела меня в операционную, я не особенно волновалась. Перед операционной сняла халат, осталась только в трусиках и утягивающих чулках. Меня провели к лесенке, и сказали, чтобы я ложилась на операционный стол. Только здесь я поняла, что назад пути нет. Я уже сдала массу анализов, для меня нашли окно в операционном списке у лучшего врача, и молча легла на стол. Сестры знали свое дело. Моментально руки и ноги привязали ремнями к столу, проверили вены, поставили катетер, врач-анестезиолог начал спрашивать о совместимости к обезболивающим лекарствам, хотя и так читал историю болезни. Я начала шутить, что не принимаю наркотики, что курила сорок лет, а десять лет назад бросила, и больше ничего не помню.

Я летела через белый сверкающий тоннель, и попала в огромное круглое помещение с высоким сводом-куполом. Наверху были сполохи нежно-розовых, светло-голубых, светло-сиреневых тонов, перетекающие друг в друга, меняющие оттенки. Внизу – огромное количество высоченных надувных рекламных столбов телесного цвета, подобие тех, какие бывают при открытиях магазинов. Они двигались, переплетались, но не мешали друг другу. Вдруг я услышала вдалеке голоса, и почувствовала легкую боль в верхней части живота. Я непроизвольно начала шевелить пальцами правой руки, постукивать ими о стол. Я не знала, видят это или слышат меня. Мне хотелось как-то дать знать, что я чувствую боль. Чей-то голос сказал:

– А сейчас дышите сами.

– Как? – наверное, я это прошептала губами.

– Дышите, – грозно подтвердил голос.

Я помню, что сначала я выдохнула, а потом уже начала дышать.

– Ну вот, можно в палату, – произнес кто-то, и меня переложили со стола на каталку.

Еще раньше перед операцией, медсестра сказала, что хороший исход – когда везут после операции в палату. Если есть осложнения – в реанимацию. То, что меня повезли в палату, в моем подсознании отпечаталось, как хороший исход.

В палате меня переложили на койку, подошли врачи, и хирург, взяв меня за руку, сказал, что операция прошла хорошо. Я прошептала «спасибо», а потом меня начало трясти, похоже, я очень замерзла. Все-таки во время операции человек лежит голенький почти три часа. Людмилочка, мой здешний ангел-хранитель, которая ухаживала за мной несколько дней, укрыла меня всеми теплыми вещами, которые нашлись, и я уснула. К вечеру я ожила и смогла приподниматься на кровати. Я позвонила моим родственникам и друзьям, была счастлива.

На следующий день мне достали трубочки из носа, которые я не видела и не чувствовала, так как мне было все-таки плоховато, и я пошла на поправку. Мне разрешили поесть диетический суп.

Ночью мне стало плохо. Тошнило, было трудно дышать. Часов в пять утра, когда стало светлее, и встала Людмила, я попросила ее помочь мне сесть. Сначала меня смутил голос, которым я позвала свою соседку. Он был тонкий и визгливый. «Как я сейчас буду разговаривать со своими знакомыми?» – подумала я, и пыталась произнести несколько слов. Какая-то петушиная крикливость. Я струхнула, спустила ноги с кровати и подошла к умывальнику с зеркалом. И увидела увеличившуюся в размерах шею, прямо столб какой-то. Было в этом что-то неестественное, я тихонько побрела в ординаторскую, как раз дежурил оперировавший меня хирург. Постучавшись, я приоткрыла дверь и позвала его.