Бегом от токсичных родителей

Они по очереди убеждали меня, что я должна была что-то делать, чтобы ее вылечить. Для меня было настоящим адом проговаривать каждой, в чем заключается ее диагноз и почему он неизлечим. Свекрови раз в квартал. Маме раз в месяц. Каждый раз доказывая им, что мой ребенок болен навсегда, я умирала от своих слов. А в их глазах я была недостаточно заботливой матерью, раз смирилась. Они ждали от меня результатов очередных обследований и хотели услышать, что отныне они бабушки здоровой внучки. Я должна была объяснять им почему это не так.

Так продолжалось три года.

Прорыв наступил тогда, когда нас отправили на операцию в Москву. Как происходит принятие, согласие на трудный шаг – это моя отдельная повесть. У меня не было под рукой книг по психологии. Я жила наощупь.

В Москве я прозрела. В трудных условиях, когда каждому тошно и страшно, я узнала, что такое поддержка. Я получила ее от таких же мам, как и я, живущих в страхе и безнадеге. От медсестер, которые видели нас сотнями в месяц, и словами гладили по голове. От врачей, которые пропускали через операционную по 4-6 детей ежедневно, и знали, с какими прогнозами они их выпускают.

Меня пожалела мама, чья дочь умирала.

Издалека все приезжали с семьей. С мужем. С мамой. С сестрами.

Мой муж сидел с нашим сыном, к тому времени у нас родился третий ребенок. Моя мама потребовала обязательного прощания в аэропорту – в тот момент, когда я никого не хотела видеть, я хотела не потерять мужество. Я попросила ее не приезжать, но она приехала – я что, не могу попрощаться с внучкой перед таким важным делом?

До отъезда она еще раз крепко позаботилась о нас. Она позвонила и предложила отстоять ночную пасхальную службу. Я отказалась делать это. У меня был 7 месячный ребенок на руках. Тогда пусть папа ваш идет. Наш папа работал на двух работах. И мы аккумулировали силы, чтобы не струсить. И мы должны были хотя бы наполовину высыпаться. «Ну я не знаю, – с упреком сказала мама, – ребенку предстоит такая сложная операция, а вы относитесь к ней, как к аппендициту.» И довольная тем, что она оказалась более заботливой бабушкой, чем я матерью, положила трубку.

Я вернулась из больницы другим человеком. Измотанная, без сил, я увидела, что я не одна в болоте. Я поняла, что мы идем по дороге, пусть и негладкой, но мы ее все равно пройдем. Что моя дочь – сильная необычная личность, несмотря на возраст. И я ее поддержу. И еще меня разбирала злость.

В день нашего приезда, с ребенком после операции и смены часовых поясов я просила обеспечить нам покой. Нас нужно было уложить спать. Мама встретила нас в аэропорту – я что, не могу встретить внучку? – и поехала к нам, ее душа требовала радости встречи и новостей. Она соскучилась.

Мы пошли спать. Мы приехали как раз к окончанию отпуска мужа. С завтрашнего дня начиналось мамино дежурство.

Я вернулась к 9-месячному сыну, у меня на руках был ребенок с операционными швами. Я рассчитывала на мамину помощь. Она пришла на следующий день, сварила нам суп и не получив от меня подробностей на расспросы – ну, как было, расскажи, ушла. На следующий день у нее дома начался ремонт.

Отпуск на работе она брала, как и сообщила всем коллегам, чтобы помогать дочери после операции внучки.

После поездки в Москву я наверно с цепи сорвалась. Я стала требовать того, чтобы родители признали, что они в действительности нам не помогали и никогда не поддерживали.

Теперь-то я знала, как выглядит помощь, и что такое поддержка! Поддержки от них было не дождаться, но я не могла позволить им обеим считать себя хорошими матерями, когда они ими не были.

Я созрела до упреков. Ух, знала бы я, на что иду!

Ребенок, упрекающий своих родителей за то, что ему не помогали, не поддержали, чего-то в жизни не дали – это моральное дно!

Родители значит у тебя плохие! Чего-то тебе недодали! Да как у тебя хватает совести просить чего-то! Тебе дали в жизни все! Тебе отдали свою любовь, всю до капли!

Чужие люди тебе помогли? Чужие тебе ближе, чем свои? Врачи ей, видите ли, оказались более близкими, чем мать! Она кому-то доверилась, как будто у нее матери нет! Требуешь? Потребительница? Мало получила от родителей?

Мне казалось, что совесть должна уколоть тем, что ты оказался менее близким собственному ребенку, чем посторонний человек. Где-то я была неправа…

Но с этого случая я уже видела картинку отношений с родителями так как она есть, а не как ее рисовала мама: я твой самый близкий человек, ты всегда можешь на меня рассчитывать, родные люди всегда друг другу помогут, в семье тайн нет, проблемы общие…

Предстояло что-то делать с этими новыми отношениями. Хотя отношения-то не изменились. Дочь стала в глазах мамы еще более эгоистичной, а сама она еще более великодушной и любящей, раз простила ее.

Про зрение