Бегство

Он вдруг с удивлением почувствовал, что у него просто никогда до сих пор не было времени подумать обо всем этом, о своей жизни, и о жизни вообще, и об отношении, к другим людям. «Может, любознательности не было, интереса, энергии? Но ведь это и есть самое важное: как жить с людьми, какими общими правилами в этом руководиться, а не то, что сегодня так, а завтра иначе, — с какой ноги встал… Как же для этого не оказалось времени, когда для всяких пустяков хватало?» — с недоумением спросил себя Фомин и почувствовал, что сейчас заснет, несмотря на важность этого вопроса. «До того я думал об очень приятном… Да, можно жениться и без состояния… Вот хутор все-таки хорошо было бы получить. Право, в этом-то и есть настоящее счастье: милая, красивая, добрая жена, дети, свой сад, свои лошади, своя наливка, свое варенье, все то, над чем мы так глупо смеялись сто лет… Нужна была война и революция для того, чтобы мы оценили прелесть чая в своем саду, собственного варенья, лягавой собаки, винта со столетними прибаутками… Боже, как и засну!.. Да, все обман, чем мы жили… Надоел и весь этот мой светский скептицизм: все ерунда, дешевая ерунда! Надо жить проще и добрее. И ни к чему интриги, злоба, злословие… Попробовать просто и благожелательно относиться ко всем? Ты человек, и я человек, что ж нам ссориться и рассказывать гадости друг про друга… Да, верно, это и есть самое важное… Вон там за этим лесом, может быть, есть дом с садом, то, что мне нужно… И приятные соседи, и дочь-блондиночка… Но ведь я здесь иностранец! Советский чиновник… Еду делить сокровища искусства. Боже, как все это глупо!.. Вот Сема удивится, увидев меня! Тамарочка как обрадуется, ах-ах!.. И незачем называть его Семой: со слабостями люди, но хорошие люди… А в общем, конечно, порядочные люди преобладают над подлецами… Надо бы завести такую статистику… Немцы здесь и заведут статистику… Да, посказились паны… А другой мужичок очень, очень хочет „рiзать“… А германский канцлер граф… Гертлинг… говорит „Це брехня, громадяне“… — думал, засыпая, Фомин.

XXI

Кременецкие перед отъездом оставили Мусе адрес киевских приятелей, по которому следовало направлять письма. Они сами не знали, где именно остановятся! носились слухи, что Киев совершенно переполнен, что главные гостиницы заняты немцами и что свободных комнат нет нигде. Поэтому Фомин прямо с пристани поехал на извозчике к приятелям Кременецких. Оказалось, что Семен Исидорович там больше не живет.

— Они действительно остановились у нас, — объяснила Фомину толстая дама, жившая в этой квартире. — Но им удалось найти хорошую комнату на Фундуклеевской улице. Это теперь очень трудно… На днях они переехали.

— Надеюсь, у них все благополучно? — осведомился Фомин.

— Кажется, все благополучно, — довольно сухо ответила толстая дама. Фомину и то показалось, что дама не слишком довольна Кременецкими. — Ведь Сема теперь важный политик, — добавила она иронически и тотчас поправилась: — Семен Исидорович.

Фомин охотно расспросил бы даму подробнее, но это было неудобно. Узнав новый адрес Кременецких, он на том же извозчике с чемоданом поехал их разыскивать. Остановиться у Семена Исидоровича было, очевидно, невозможно; Фомин, однако, надеялся на полезные указания Тамары Матвеевны.

На звонок ему отворила дверь сама Тамара Матвеевна. Впечатление, произведенное его приездом, было еще сильнее, чем предполагал Фомин. В течение нескольких минут Тамара Матвеевна только ахала и восклицала, так что нелегко было даже разобрать вопросы, которыми она засыпала Фомина.

— …Уверяю вас, дорогая, Муся совершенно здорова, — говорил Фомин, положив на пол чемодан и оглядываясь в длинной передней. — У них все в полном порядке.

— Но как же?.. Боже мой!.. Это так неожиданно!.. Дорогой Платон Михайлович, я так рада!.. Но вы не обманываете меня?.. Она не голодает?.. У них все есть?.. Но как же… Извините меня, ради Бога!

Она вытирала слезы. Фомину и жалко было, и смешно. «Семы, верно, нет дома, — подумал он. — Отчего же она не зовет меня в комнату? Эх, ванну бы…»

— Как видите, я позволил себе так ввалиться к вам с чемоданом.

— Так вы видели ее в среду? В эту среду? Это прямо… За все время ни одного письма! Мы ничего не получили, ни бельмеса!.. Ни одного звука, — поправилась Тамара Матвеевна. — Я думала, что я с ума сойду!

— Тамара Матвеевна, дорогая, Муся вам писала три раза. Три раза! И она сама от вас за все время тоже ни одной строчки не получила.

— Господи! Я каждый день писала, каждый Божий день!

— Вот видите! Что ж тут удивляться? Вы сами понимаете, какая у нас теперь почта, какие сообщения. Ведь между Россией и Украиной проходит фронт.

— Но как у вас там?.. Как все? Вивиан с ней? Как она выглядит?

— У нее очень хороший вид.

— Ах, вы это так говорите, чтобы меня успокоить!.. Разве я не понимаю?..

— Тамара Матвеевна, дорогая, даю вам честное слово!

Такой разговор продолжался довольно долго. Фомин все недоумевал, — когда же его поведут из передней в комнаты.

— Ну, а вы как? Семен Исидорович? Его нет дома? Тамара Матвеевна вздохнула и робко оглянулась.