Бегство из сумерек

Женщины были преимущественно в черных и коричневых одеяниях, мужчины также были одеты в рубашки и брюки темного цвета. Пустая, совсем без украшений, комната имела мрачный вид.

Когда Джеймс Генри и Фред Мастерсон на время умолкли, Райан, размышлявший до того о деталях своего собственного бизнеса, переключился на обсуждаемую проблему и сказал:

— В конце концов, мы всего лишь дискуссионная группа. У нас нет сил и средств, чтобы что-то изменить…

Генри, выкатив зеленые глаза, произнес с напором:

— Разве ты не видишь, Райан, что время для дискуссий практически истекло? Мы живем среди хаоса и только и делаем, что рассуждаем! На собрании в следующем месяце…

— Мы еще не договорились о собрании в следующем месяце, — перебил Мастерсон.

— Будем идиотами, если не договоримся. — Генри возбужденно скрестил ноги. — На собрании в следующем месяце мы должны оказать давление…

Трейси Мастерсон произнесла, страдальчески поморщившись:

— Мне надо сейчас же поехать домой, Фред.

Мастерсон беспомощно посмотрел на нее:

— Потерпи немного…

— Нет… — Трейси нахохлилась. — Нет. Вокруг меня полно людей. Я знаю, все они друзья… Я понимаю, что они не хотят…

— Еще пару минут.

— Нет. Меня словно заперли в сундуке.

Она не могла больше говорить и сидела, опустив глаза и сложив руки на коленях.

Джозефина Райан поднялась и взяла ее за руку:

— Я дам тебе таблетки, и ты сможешь выспаться. Пойдем, дорогая…

И, потянув за руку, увела ее в кухню.

Генри взглянул на Мастерсона.

— Ну что? Ты ведь знаешь, откуда это у твоей жены. Это началось с тех пор, когда ее затерли на той демонстрации против HJ10 на площади Пауэлл. И каждый из нас в любой момент может оказаться в такой ситуации.

С улицы донеслись звуки пения, звон разбитого оконного стекла. Кто-то громко запел.

В спальне пронзительно закричала Трейси.

Фред Мастерсон вскочил и, чуть помедлив, бросился к ней.

Все сидели замерев, прислушиваясь к приближающемуся гулу, а в спальне Трейси кричала с надрывом:

— НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Вошла Джозефина Райан, прислонилась к косяку двери.

— Таблетки скоро подействуют. Не тревожьтесь за нее. Что это за люди на улице?

Никто не ответил.

Трейси опять вскрикнула.

— Кто эти люди на улице? — Джозефина прошла дальше в комнату. — Кто они?

Громкие голоса смолкли, уступив место тому же тонкому, минорному пению, с которого началось шествие.

Теперь Райан и его друзья различали некоторые слова.

— Заприте землю.

— Заприте небо.

— Мы должны быть одни.

— Чужаки, все чужаки должны умереть.

— Мы должны быть одни.

— Одни, одни, одни.

— Заприте страшное, меркнущее небо.

— Пусть нас оставят одних.

— Никаких чужаков, пролетающих в небе.

— Мы должны быть одни.

— Никаких угроз, никаких слез.

— Никаких чужаков среди нас.

— Никаких воров, что приходят по ночам.

— Одни, одни, одни.

— Значит, это они. Патриоты. — Миссис Райан взглянула на остальных. Все молчали.

Пение слышно было прямо под окнами.

Свет погас. Комната погрузилась в полную темноту.

Крики Трейси Мастерсон перешли во всхлипы — лекарство подействовало.

— Чертовски скверные стишки, если только можно… — Дядя Сидней прочистил горло.

В кромешной темноте казалось, что монотонная мелодия звучит отовсюду, заполняя весь объем комнаты.

Внезапно она оборвалась.

Послышался топот бегущих ног и резкие возгласы. Затем жалобный пронзительный крик, похожий на крик закалываемого животного.

Дядя Сидней зашевелился на своем стуле у окна и встал.

— Давайте-ка взглянем, — спокойно произнес он. Его палец лег на кнопку на подоконнике.

Джеймс Генри только и успел крикнуть: «Нет!», — а Райан, протянув руку к дяде, был уже на середине комнаты.

Слишком поздно.

Штора взлетела вверх.

Окно, занимавшее всю стену целиком, открылось в ночь.

Райан замер посередине комнаты, освещенный пляшущим светом тысяч факелов, горевших на улице. Успевший вскочить, Генри застыл на месте, рядом с Джозефиной, стиснувшей в руках флакон.

Женщины в темных одеждах неподвижно сидели на своих местах.

Жуткие вопли не смолкали.

Дядя Сидней смотрел вниз, на улицу. На другой стороне, в высоком доме напротив все окна были зашторены.

— О Боже мой, — произнес дядя Сидней. — О Боже мой!

Джозефина Райан прервала молчание:

— Что там такое?

Дядя Сидней не отвечал. Он смотрел вниз.

Миссис Райан сделала глубокий вдох и, овладев собой, подошла к окну, чтобы бросить быстрый взгляд на улицу. Райан не сводил с нее глаз.

Слишком ужасно. Это действительно ужасно.

Дядя Сидней с застывшим лицом продолжал смотреть.

Толпа схватила молодого человека лет двадцати, одного из жильцов противоположного дома. Его привязали к старой деревянной двери и, прислонив к стальной электрической мачте и облив бензином, подожгли.

Юноша корчился на полыхающей двери и пронзительно кричал, пожираемый пламенем. Толпа сомкнулась тесным кольцом, передних все время выталкивали слишком близко к огню задние, желавшие посмотреть. В свете страшного костра видны были по большей части мужчины, большинство из них лет тридцати — сорока. Женщины, попадавшиеся среди них, были моложе. Все были в темных, длинных одеяниях. Люди в переднем ряду присели и завороженно смотрели на горящее тело.