Бегство охотника

— Приятель, да разве можно просчитать что-нибудь с таким типом, как Джонни Джо? Можете даже не пытаться, понимаете? Он все равно что другой биологический вид.

Полицейский чуть поерзал на табуретке, и в глазах его вспыхнуло нескрываемое раздражение.

— Мне очень жаль, но мне нечем вам помочь, — сказал Рамон. — Конечно, хорошо бы мне знать старину Джонни получше. Ну, понимаете, тогда бы я мог помочь вам. Но мы мало пересекались. Может, тот парень просто разозлил его, понимаете? Это ведь нетрудно. Может, Джонни Джо просто сделал единственное доброе дело в своей жизни. Даже полные засранцы вроде него не могут спокойно смотреть на то, как кто-то обижает маленьких девочек, правда? Особенно если он вдруг сам на нее глаз положил. — Он встретился взглядом с копом — вид у того сделался довольно кислый. — У вас есть еще что-нибудь? А то я что-то типа устал.

— Может, позже, — произнес констебль. — Что ж, вам здорово повезло, что вы добрались до Прыжка Скрипача. Все, что там с вами произошло — ну, фургон уничтожен, как вы ножом сами так поранились… Право же, невероятно.

То есть ты мне не веришь, подумал Рамон. Ладно, докажи что-нибудь, тогда и возвращайся. Жопа.

— Господь хранил, — отозвался Рамон, качая головой, как накурившийся благовоний религиозный идиот. — Воистину хранил. Наверное, Господь не поставил на мне еще крест, как вы думаете?

— Думаю, нет. Берегите себя, сеньор Эспехо. Я загляну еще, если вдруг понадобится что-нибудь у вас спросить.

— Всегда помогу, чем смогу, — кивнул Рамон, почти огорчаясь тому, что полицейский поднялся с кровати.

Впрочем, ощущать себя победителем Рамону понравилось. Они обменялись еще несколькими фальшивыми любезностями, а потом констебль ушел. Рамон откинулся на подушку и обдумал весь разговор еще раз.

Они знали, что Джонни Джо, каким бы плохим человеком и гражданином тот ни был, не убивал европейца. Он просто наиболее подходящая кандидатура для повешения, козел отпущения — и если он и не виновен в этой истории, черт, он вполне заслужил такую кару за множество других грехов. Констебль знал, что это дерьмо. Блин, да вся колония знала, что это дерьмо. Но что они будут делать? Признаются эниям, что облажались? Что им даже не удалось поймать настоящего убийцу? Что они лгали? Это же форменное самоубийство. Следствие закрыто. Если Рамон не откроет его заново, чего он вовсе не собирался делать, оно и останется закрытым.

Собственно, Тем-Кто-Пожирает-Малых это скорее всего безразлично. Им вообще плевать на то, что делают люди в своем кругу, ибо человечество не относится к видам, интересующим эний — за исключением, конечно, ситуаций, когда те могут быть им полезны. Пытаться произвести на них впечатление тем, как колония поддерживает закон и порядок, — это все равно как если бы свора собак пыталась произвести впечатление на живодера тем, как они красиво лают хором. Однако губернатор этого не понимает, и это всеобщее неумение понять инопланетян вполне могло спасти Рамону задницу. Вполне возможно, он может стать следующим кандидатом на виселицу, когда им потребуется найти козла отпущения, но на сей раз это конкретное убийство власти колонии ему спустят с рук. А что им еще делать?

Огромный груз свалился с его души, и он рассмеялся от облегчения. Его первоначальный план сработал. Он пробыл в глуши достаточно, чтобы проблема рассосалась сама собой. Ему ничего не угрожало. Он это сердцем чувствовал.

Прошло почти две недели, прежде чем Рамон обнаружил, чего именно он не принял в расчет.

Глава 26

Рамон выписался из больницы спустя восемь дней, еще нетвердо переставляя отвыкшие от ходьбы ноги. На нем была одна из его белых рубах и пара холщовых штанов, которые принесла Елена, пока он спал. Рубаха оказалась ему велика: слишком свободна в плечах и в груди, что наглядно демонстрировало, насколько он похудел, скитаясь по лесам и реке. Свежие шрамы побаливали при неловких движениях. Энианские корабли продолжали висеть в небе над планетой, но здесь, на улице, среди торговцев-лоточников, цыганских тележек, уличных певцов с покрасневшими глазами и почти настроенными гитарами, беспризорников, покуривающих чинарики по углам, чужие корабли уже не казались такой серьезной угрозой.