Женщины засмеялись его шутке; в их смехе был, пожалуй, избыток сочувствия.
— Похоже, обстановка была не слишком стимулирующей, — поспешила сказать Джейн, чувствуя, что их смех был бестактным. — На фоне вертикальных планок картины книжные полки и все прочее должны выглядеть ужасно.
На стенах не было никаких картин, только портрет Брэнды стоял на письменном столе. Брэнда полагала, что он послужит стимулом — ее дух побудит его к работе.
— И он побудил?
Нет. Творческий порыв случился у Дэна лишь однажды, когда его изгнали из дома и ему пришлось поселиться в комнате в местном баре, чтобы освободить место для знаменитого композитора, который, прожив там две недели, не сложил ни ноты. Дэну не хотелось возвращаться в идеальный кабинет, его вполне устраивала комната в баре, под которой располагался гараж, куда целый день въезжали и откуда выезжали машины. Все это было ему больше по сердцу, чем уединение и совершенство, созданные ему Брэндой.
— Как студия в мансарде, которую Джейн Карлайл создала для Томаса[97]
, — заметила Джейн.— Я думал о студии, которую Мэри Хемингуэй создала для Эрнеста, — сказал Дэн. А Оливия заметила:
— Мне это напоминает «Урок мастера»[98]
.Все это было хорошо понятно Джейн; некоторые из своих лучших вещей она создала, сидя на кровати и поставив машинку на тумбочку в каких-нибудь отелях в маленьких городках, в номерах, выходящих на деловую главную улицу. «Можно писать где угодно, если тебе поставлен срок».
Оливия читала в «Ридерс Дайджест» или где-то еще, что писателям не следует печатать на машинке: стук клавишей возбуждает в клетках мозга вибрации, препятствующие мысли.
— Не прерывай его, — сказала Джейн.
— Ты сама начала, — ответила Оливия, и снова Дэн почувствовал себя здесь лишним. Но обе они одновременно смирили свой нрав и попросили его продолжить рассказ. Они сказали, что это ужасно, захватывающе интересно.
Он рассказал им, как сидел за письменным столом, утро за утром, день заднем, неделя за неделей…
— Месяц за месяцем, — быстро вставила Оливия. — Ну ладно, расскажите нам, что вы написали.
Рассказывать особенно было нечего. Написанное в один день уничтожалось на следующий; много раз придумывалось и затем отвергалось новое начало. Бывали дни, когда ему едва хватало сил снять чехол с пишущей машинки; он уходил на прогулку, возвращался ради новой попытки, тайком играл в скрэббл. Труднее всего было спрятать доску для скрэббла от Брэнды, которая бывала страшна в гневе. Часто ему не хватало сил подняться и сделать глоток апельсинового сока. Удивительно, как пропадал всякий вкус к апельсиновому соку, хотя требовалось лишь достать кувшин из холодильника. Ну, совершенно никакого удовольствия.
— Одно время ходили слухи, что ты отправился на войну в Испании, — сказала Джейн, наполняя его бокал.
— Я собирался, я даже начал учить испанский, но Брэнда решила, что не закончить работу над книгой после стольких принесенных жертв будет сродни дезертирству.
— Жертв?
— Да, знаешь ли, то, что она прожила на ранчо ради меня целый год, и все ее хлопоты и расходы…
— И вы так и не закончили книгу? — спросила Оливия, и обе они были удивлены, услышав, как Дэн ответил, что нет, он ее закончил. Он снова съездил в Советский Союз, посетил еще много колхозов и заводов, и этот опыт дал ему наконец толчок к завершению рукописи. Но его литературный агент ничего не смог с ней поделать: времена изменились, и спрос на восторженные описания жизни в эпоху коллективизации исчез. Все требовали от него, чтобы он написал автобиографию — ведь какие приключения были в его жизни, с какими людьми он водил знакомство. Но Дэну так и не удалось продвинуться дальше первой фразы: «Я родился в городе Дулуте в 1902 году, как, впрочем, и немалое множество других людей».
Джейн и Оливия сочли это отменным началом книги. «Другие тоже», — сказал Дэн и рассказал, что в прошлом году он встретился с одним английским издателем, приехавшим в Нью-Йорк; тот был большим почитателем «Красных пастбищ» и предложил Дэну работу в американском отделении своего издательства и договор на новую книгу. Потому-то он сейчас и оказался в Лондоне.
— А как вы очутились в прошлом году в Нью-Йорке? — спросила Оливия. — Я так поняла, что вы должны были оставаться в Аризоне, пока не закончите свою книгу?
— Так оно и было задумано, но, поскольку ничего из этого не получалось, Брэнда решила, что мне полезно пожить впроголодь.
Дэн ушел, не оставив номера своего телефона, потому что телефон был в комнате Селины, а Селина просила никому не давать этот номер. Они узнали, что Селина была хозяйкой квартиры на улице, выходящей на Фулхэм-роуд, где он сейчас обретался. Он обещал им позвонить через несколько дней и сообщить, как идет работа над книгой.