— Неужели ты заговорила бы с незнакомым человеком? — спросила, широко раскрыв глаза, Эйлин.
— Ну, до этого я бы не дошла, но когда двое хотят познакомиться, они всегда находят способ. Однако же никого не нашлось. Масса мужчин прогуливаются взад и вперед по променаду, но почти у всех эти проклятые футбольные ярлычки на цепочках часов, и я знаю, что они не подойдут.
— О да, я знаю. Ужасно, правда?
— Знаешь что, милая? — сказала Вин после обеда. — Давай-ка сядем на трамвай и доедем до конца линии. Может быть, нам встретится что-нибудь интересное.
Еще согретые недавней вспышкой симпатии, они умиротворенно болтали, но вскоре Вин все испортила, вернувшись к преследовавшей ее, излюбленной теме: за кого выйдет замуж Эйлин? Эйлин было всего девятнадцать, но так или иначе, думала Вин, ее бесконечное детство уже позади и пора думать о будущем. Вин никогда не осознавала, что потратила жизнь на то, чтобы гнать от себя мысль о надоедливом настоящем и «думать» о будущем. Допустим, Сэнди умрет — не то чтобы она желала этого дорогому Сэнди — и ей придется выйти замуж за порядочного обеспеченного человека. У нее было несколько таких на примете, и хотя все они были женаты, никогда не знаешь, что может случиться. Допустим, она возьмет с собой Эйлин на Ривьеру и они встретят там порядочного молодого человека из хорошей семьи и с видами на будущее… нет,
— Я вовсе не корыстна, — объясняла она в тысячный раз, — но я просто не понимаю, почему, разумеется, при прочих равных, девушка не может полюбить приличного человека с небольшим состоянием. Наверное, это не труднее, чем влюбиться в какого-нибудь захудалого клерка.
Это был лейтмотив века, тема любого викторианского романа.
— Да, но допустим, кто-то влюбится в клерка, — возражала Эйлин, сразу же указывая на слабое место в рассуждениях матери.
— Ну да, именно об этом я и говорю, — чистосердечно отвечала Вин. — Избегай их, не давай себе шанса! Держись подальше от неподходящих людей, и тогда рано или поздно встретишь подходящего.
— А вдруг нет? — с опаской спрашивала Эйлин.
— О, непременно найдется.
— А как насчет тебя с папой? — спросила Эйлин.
Вин нервно сжала кулаки.
— Ах, это была Настоящая Любовь, этому нельзя было противиться, — мрачно признала она. — Не думаю, что в мире часто бывает такая любовь, как была у нас.
— Я бы хотела, чтобы такая была у меня, — сказала Эйлин.
— И я бы этого хотела, — отвечала Вин, тронутая искренностью дочери. — Но я не понимаю, почему Настоящую Любовь нельзя встретить среди порядочных людей. Твой отец был школьный учитель, и еврей, но я бы любила его не меньше, будь он… будь он из того круга, из которого я вышла.
— Но он не был, а ты его полюбила, — упрямо отвечала Эйлин.
Трамвай не привез их в какое-либо интересное место. Трамвайная линия заканчивалась вблизи ряда краснокирпичных вилл с покрытыми шифером крышами и темными ступеньками у входа; их ряд внезапно обрывался у поля, поросшего крапивой и чертополохом. Моря не было видно, и, не считая чистого соленого воздуха, это место могло быть любым недостроенным предместьем любого английского городка, скучившимся вокруг церкви, двух пабов и нескольких магазинчиков. Вин и Эйлин выпили по стакану лимонада, закусив булочками с тмином, и им ничего не оставалось делать, как вернуться на трамвайную остановку и сесть в тот же трамвай, что привез их сюда, а теперь ждал, пока наберется достаточно пассажиров, чтобы имело смысл совершить обратную поездку. Минут за двадцать в трамвай сели пять женщин и священник, и трамвай тронулся. Вин и Эйлин сидели одни наверху, и Вин так и не смогла выманить из Эйлин ни слова относительно того человека, за которого ей хотелось бы выйти замуж.