Бегство со Светлого берега

Лиля подала Олегу нож, и, вопросительно взглянув на нее, он вставил его кончик в щель и поддел засов на другой стороне. Легонько толкнув дверь, они вошли в комнату. То, что они увидели, сначала заставило их отступить назад, а потом снова войти. Полина Ефимовна, продолжая рыдать, склонилась над детской кроваткой в углу. Милочка уже почти заснула; ее рука лежала на каком-то предмете, который Лиля сначала приняла за куклу, аккуратно завернутую в одеяльце, но потом быстро поняла, что это и есть пропавший веничек; кусочек цветастого шелка был завязан над верхней выпуклостью его ручки, словно платок под подбородком.

Олег подошел ближе и отстранил Полину Ефимовну как раз в тот момент, когда она собиралась вытащить веничек из-под Милочкиной ручки. «Дайте мне топор, — прошипел он. — Я пробью дыру в этом чертовом заборе». До странности покорная, Полина Ефимовна двинулась к низенькому шкафу, но Лиля упросила Олега подождать до утра: работа по сносу забора могла занять больше времени, чем он предполагал.

— Вот мы и нашли применение для веничка, — сказал Олег, когда они снова очутились на террасе.

— Тебе не кажется, что у Милочки чересчур красные щеки? — спросила Лиля. (До этого момента она видела Милочкино лицо лишь сквозь проволочную сетку, и действительность оказалась несколько грубее, чем рисовалось воображению. До чего глупы женщины, подумала Лиля, что позволили выйти из моды вуали.)

Олег, переполненный редким для него удовольствием уступить порыву великодушия, не желал и слова дурного слышать про свою Андромеду.

— Милочка — деревенская девочка, — сказал он, — и ей это только к лицу.

Завтрак обычно устраивали в деревянной беседке в глубине сада; на следующее утро Лиля одела детей и посадила за стол уже к девяти часам. Она не стала будить Олега — по воскресеньям он имел право поваляться в свое удовольствие, но ей очень хотелось совершить церемонию сноса забора как можно скорее. Раз уж она объявлена и молчаливо одобрена Полиной Ефимовной, то приличия (по крайней мере правила хорошего тона) требуют сделать это побыстрее. «Пойди скажи папе, что завтрак готов», — велела она Вале.

Валя послушно соскользнула со стула и на цыпочках поднялась на террасу. «Папа говорит, что он спит».

Это была традиционная семейная шутка, но Лиля нахмурилась и прикусила губу.

— Кто дал Милочке веничек? — спросила она.

— Я только показала ей, но она так посмотрела…

Лиля поняла, что взгляд Милочки был неотразим. Дети побежали к калитке, а Олег все не появлялся. Лиля решила, что ей надо вымыть посуду и заняться своими делами, но мысли о топоре и заборе, о сумрачном взгляде Полины Ефимовны не давали ей покоя. Полина Ефимовна может подумать, что Олег отказался от своего великодушного намерения под влиянием жены, и возьмет назад свое молчаливое согласие. Лиля с раздражением принялась за мытье посуды. Как раз в ту минуту, когда она, не подумав, израсходовала всю воду из самовара, появился Олег и потребовал горячей воды для бритья. Как будто нельзя было побриться после! И как будто он не ходил небритым целыми воскресеньями! Лиля намекнула, что завтрак доставит ему больше удовольствия, если он съест его не торопясь. Олег уверил ее, что он и не собирается торопиться и намерен получить удовольствие от завтрака в полной мере. Лиля, зная, что он сделает все по-своему, принялась мыть детскую комнату и террасу и отправилась в беседку, только когда убедилась, что муж закончил завтрак и бритье. Олег мирно читал субботнюю газету; наполовину выкуренная сигарета лежала на блюдце. Он взглянул на жену, когда она подошла к столу. «Давай послушаем новости. Принеси-ка приемник». Закипая от ярости, Лиля пошла за транзистором и поставила его на столе у локтя мужа.

Когда новости закончились, Олег задвинул антенну приемника, нарочитым движением влил в себя остатки холодного чая из чашки, уронил газету на траву и сделал последнюю попытку побесить жену. «Я, пожалуй, схожу на станцию, куплю „Правду“», — сказал он, но она не намерена была больше отступать, и ему пришлось направиться к забору.