Бегство талой воды (СИ)

Видел собаку. Болонку. Их несметное множество в городах: бездомные и голодные, мелкозубые и незрячие из-за неряшливых челок - бегающие грязные мочалки. С той случилось несчастье. По какой-то причине у нее выпала кишка и тянулась за нею по пыли и асфальту, как белый мягкий шланг, за которым гонялись мухи, и к которому принюхивались другие, бежавшие по своим делам собаки. Время от времени она внезапно , с целью застать врасплох, поворачивалась к кишке и пыталась ее укусить. Напрасный труд. Кишка влачилась в сторону, противоположную от головы, с такой же скоростью, с какой голова пыталась ее настичь. Собака взвизгивала и бежала дальше, размышляя о преследующем ее нечто. У забора, у самой автобусной остановки, собравшей у столба с расписанием множество людей, собака крутанулась с каким-то особым отчаянием и привлекла к себе раздражено внимание своры, рыскавшей у переполненных урн. Они сразу же почувствовали ее инакость, ее предательский дефект. Они набросились на нее. Рычащий, клубящийся, вскрикивающий, плачущий ком укатился за разворот забора, в иную, уже недоступную зрению плоскость. Это было в молодые еще мои годы, я ездил на службу, посоха, то бишь трости еще не было, нога действовала будь здоров, а воображение, отточенное бесчисленными встречами с людьми (работал страхагентом), открыло аналогию, которая ужаснула. Каждый из нас похож чем-то на ту собаку, за каждым тянется что-нибудь позорное, физиологическое, непонятное, враждебное и в то же время плоть от плоти, кровь от крови. Иногда мы теряем контроль над собой, теряем самообладание и наставляем линзу воспаленного внимания и беспокойства именно на определенное место: болезненный отросток, гнойная язва, незаживающий рубец. И начинаем с утроенной ненавистью охотиться на этот изъян, предполагая в нем причину всех своих бед. И стая, которая всегда рыщет у переполненных урн, набрасывается на нас. Кто виноват? Бедные, бедные! Мы думаем найти счастье, думаем обрести покой и довольство. Его здесь нет. Его на этом свете нет. Как обманул нас сказавший: человек рожден для счастья, как птица для полета. Человек не рожден для счастья, но для скорби, для испытаний и анатомических унизительных нелепостей. Ангел мой, свет мой, я виноват перед тобой. Я много раз задавался вопросом: почему я не ровесник твой, не брат тебе и не сестра? Мы вместе бегали бы по земле, баловались и радовались ослепительным радостям детства. Но судьбе угодно было выпустить меня на беговую дорожку много раньше. Пистолет выстрелил, акушерка хлопнула меня по попке за тридцать, сорок, пятьдесят лет до твоего рождения. И вот я превратился в твоего наставника. Неумолимым ходом событий я стал твоим наставником, якобы знающим, что такое "хорошо" и что такое "плохо". И мне, твоему наставнику, твоему старшему покровителю и охранителю, приходилось наказывать тебя. Раб иллюзий, я считал себя обязанным это делать. Я был рекрутирован для этого судьбой и сроками, я присягнул, и мне выдали мундир моего дряхлого тела, моих теперешних лет. В свое время и я был отмечен всеми возможными наградными морщинами и пигментными пятнами всех степеней. Одной из моих уставных обязанностей было наказывать тебя за проступки: за неизбежную детскую лень, ложь, непослушание, жадность, грубость, непочтительность, своеволие. Хищный, притворно неподвижный и равнодушный ремень висел на особой вешалке в прихожей. По двум свисающим плоскостям его сочилась опасность. И ты, маленькая, видела его много раз на дню, проходя мимо, краем глаза взглядывая на своего беспощадного знакомца. Дедушка, дедушка! Миленький! Не надо! Я больше не буду, никогда, я обещаю, честное слово!.. Во имя счастья твоего, во имя безопасности твоей (так я внушал себе), во имя воспитания, привития, назидания я поднимал руку, оснащенную и неумолимую. Да будет так! - и я опускал руку, и боль входила в меня, как кол, которым пригвождают упырей. Да будет так! - и я кишкой влачился по пыли и стеклам, облепленный грызущей стаей. Где ты, говоривший о счастье и птицах? Слава твоя с шумом погибла, а петля лжи все еще стягивается под нашими подбородками. Заповедь новую даю вам - да любите друг друга. Сколько раз, малодушный, я приглядывался к этому кресту, намеревался взойти на него, сколько раз, кромешник, я прытко отбегал в сторону, как только замечал, что подходит моя очередь, что окружающие ждут. Любил ли я тебя? Праздный вопрос. Любил, люблю и буду любить до смерти и после нее. Делал ли все это из любви? Да, и только из любви. Тогда почему так скорбит и ноет сердце. Тогда почему неумолчный сверчок скрипит и скрипит во мне, вытягивает своим смычком остатки сил и разума? Видишь, я встаю перед тобой вот так, прямо в пыль, и мы уравниваемся в росте. Обними меня и прости. Обними и шепни, открой тайну, не потому ли в будущем, которое только еще наступит, ты станешь отправлять меня на прогулку со своей перчаткой, а сама останешься с тем, кто, как ты думаешь, никогда не предаст тебя? Не потому ли, что я любил тебя и так жестоко понимал долг любви, ты не можешь избавиться от непрощения, хотя сердце твое рвется ко мне с прежней силой? Кто же тогда умеет любить и не причинять при этом боль любимому? Как же любить незнакомого ближнего, если даже любовь к родному не обходится без увечий?