Бегство талой воды (СИ)

В голове шумок. Кажется, надрался... Идиоты, остановитесь! Люди, замрите и осмотритесь! Нет, не хотят. Ходят и не замечают, что деревья - это на самом деле никакие не деревья, и кусты не кусты. Что это вздыбившиеся и одеревеневшие волосы покойников, уткнувшихся лицами в землю и только чуток присыпанных перегноем и палой листвой. И от ужаса, от увиденного там, под землей, волосы их встали дыбом и одеревенели. С некоторых пор так и ведется, а ведь сравнительно недавно были времена, когда деревья были деревьями, а кусты - кустами, когда ужас открывшегося не леденил умерших и не дыбил им волосы. Как все запущено и непоправимо! И голова измучила шею, и ноги не знаешь куда поставить. И пиво кислое и теплое. Позавчерашнее. Друг называется... Впрочем, у него своя инструкция о любви и дружбе. У меня и без него проблем хватает. Вот кровь, скажем, загустела и почернела, как мазут. Пузырится и пенится. Засорена помыслами и поступками. Ходят слухи, что у многих нелады с кровью, густеет и утяжеляется, наполняется пеной и металлическими опилками. Читал длинное исследование, смысл вот в чем: испорченный воздух рождает пороки и плодит преступления. А я подумал: значит, кому-то очень выгоден этот испорченный воздух... Но моя кровь засорена помыслами и поступками, это бесспорно. А что такое поступки? Это отлитые в гипс и затвердевшие фигуры помыслов. Типа шахматных фигурок. Только разнообразнее. Почему в детстве так легко живется? Потому что вены еще не забиты гипсовыми отливками поступков. Где молоток? Поработать бы до пота, жо мокроты под мышками и в паху, обратить в белую пыль и крошево то, что создал я - безумный подмастерье безумной Жизни. Густое это вещество (поостерегусь называть кровью, надо проверить в лаборатории, надо сдать на анализ) с капризами и собственным странным норовом: барабанит в висках, словно обстукивает стенку в поисках пути для бегства,- это раз; во-вторых, тычет и режет чем-то острым сердце; в-третьих, пригоршнями патефонных иголок (типа коротких или обломанных швейных) накапливается ночью то в изгибе руки, то в щеке, то в забытой на краю кровати ноге. Смерть наступает оттого, что кровь теряет свойство жидкости - текучесть, превращается в магму, твердеющую массу (различные тромбы), которая уже не подчиняется сердцу, его посылающим толчкам. Язык мой, приятель ситный, твоя тут роль не из последних, сознайся. Маленький жеманный гном, непоседа и шут, заявляющий о себе по делу и не по делу, звенящий бубенцами, пристукивающий в нёбо как в бубен, угождающий и льстящий, извивающийся и двоящийся, главный обмыватель костей, главный творожитель крови, беззастенчивый и неудержимый лгун и неудачливый советчик, трусливый на правду и скорый на подлог и заочный приговор без доказательств. Как бы хотел я оставить тебя где-нибудь в расщелине между кирпичей, за каким-нибудь углом, под случайной и невнимательной подошвой, как ящерица оставляет хвост. А потом бы еще слить кровь, провонявшую болотом. Слить и заменить другой. Говорят, это делают тайно на исповеди. За недолгий срок моих лет многое изменилось в мире. По детству помню - даже небо было другим. (Рис. 28) Оно изменилось и износилось: побитый молью ситчик, истончавшая ночная рубашка. Сколько звезд пропало, провалилось в твои прорехи... Астрономы, платные обтиратели телескопов, боятся смотреть в окуляры, молчат о беспорядках и бедствиях над нашими головами... А все-таки благодарность и слава безымянному грузчику (действительно, как его звать?), его все еще зрячей душе, что откликнулась на смерть друга. Леди и джентльмены, корни и корешки, а не спеть ли нам что-нибудь подпольное? запрещенное? какой-нибудь псалом? - Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых, который не заворачивает к нам сюда, в гадюшник, кто не пьет с нами отдающее смертью и порчей пойло, кто не сосет загаженный воздух города сквозь сигаретные фильтры, кто не бьет ближнего своего безразличным кулаком, кто не мнет грудь минутной подруги с холодным упрямством и волей, как резиновое развивающее кисть кольцо, кто не идет в обезглавленный храм смотреть шансоньеток, сигналящих белоснежными ляжками с экрана, что повешен в глубине алтаря, кто не тащит в подвал, на ржавую сетку и обугленный тюфяк профуру, не ширяется, не глотает "колеса", не тащится от бензина, не нюхает ацетон... Блажен... А люди все ходят кругами - несчастные узники. Делают вид, что садятся в автобус (автобусные остановки вокруг сквера), заезжают за угол, выгружаются и снова ходят, ходят, копятся на остановках. Человек - вывих природы, недоразумение, позорящее Творца. Дай-ка мне твое плечо, пододвинь опору. Что-то я огруз... Мысль, смешанная с пивом, - взрывчатка вроде нитроглицерина. Дай-ка ухо, приятель. Поближе. Отолью излишек слов. Что-то я нагазировался сегодня. Или нагазовался. Так или иначе - мысль вспенивается и пучится. Говорил вам - пиво несвежее!.. Ты говоришь - это мысль!.. Что такое мысль? О! Хитиновое и прыгающее, кусающее и грызущее, ядовитое и плодовитое, неуничтожимое, проникающее, заселяющее одежду, волосы, жилье, город, планету, вселенную, мечущее твердую икру и прилепляющее где попало своих гнид, как скорпион кусающее самое себя, как змея сбрасывающая кожу, как паук немилосердное, вот что такое мысль! Взятая в дорогу, как посох, она погоняет путника. Нанятая служанкой, командует в доме. Во имя нее человек покушается на человека. Вот ее логика: если ложка слишком велика, то не ложку выбрасывают, а разрывают рот. Недоумки! Как я устал! И к тому же ничего не понимаю в происходящем. Гарсон, еще пинту!.. Отставить!..