Бегство в Египет. Петербургские повести

– Я про Гену, приятеля моего, вы же сами, когда вошли, про него говорить начали… – Что-то, пока гость говорил, напомнило Андрею Т. одно давнее-давнее приключение, и эти вот пословицы-отговорки, и тон, и хрипотца в голосе… Очень, очень даже похоже, только вот неувязка в возрасте. Коню Кобылычу, если это переодетый он, сейчас должно быть уже далеко за восемьдесят, а этот, в очках и шляпе, выглядит, пусть даже со скидкой на маскировку, самое большее лет на сорок – на пятьдесят. Да и ростом этот вроде повыше. – И про какое-то положительное решение…

– Ах да, ну да, ну естественно – да. Разумеется, я пришёл к вам не на пельмени. Геннадий М., ваш товарищ, пребывает в данный момент в положении несколько… щекотливом, что ли. Ничего опасного, не волнуйтесь, просто ситуация такова, что вы, как его лучший когда-то, при некоторых сомнительных обстоятельствах, друг, – единственный, кто может ему быть полезным.

Андрей Т., по правде, мало что уловил в этой словесной неразберихе, единственное, что до него дошло, – Генка М., Абрикос, в беде. И не важно, что сигнал бедствия передаётся через испорченный передатчик: другу надо прийти на помощь, это он уловил чётко.

– Он болен?

– Что вы, чувствует себя ваш друг превосходно. А вот непосредственное его окружение… Там действительно положение кризисное.

– Мила? Вы про его семью? Послушайте, говорите прямо. Где Генка? Что с ним случилось?

– На работе, где ему ещё быть. – Гость вытащил из-за пазухи старинный хронометр-луковицу, отщёлкнул двойную крышку, и в комнате заиграла музыка. – Вы ещё успеете, если отправитесь прямо сейчас. – Крышечка на часах захлопнулась, музыка осталась внутри, часы спрятались восвояси.

– Это далеко? С собой мне что-нибудь брать?

– Не надо, всё необходимое там имеется. – При этих словах гость почему-то хихикнул и выдернул из бороды волосок. – Костыльковское кладбище по Киевскому шоссе знаете? Нет? Значит, ещё узнаете. Так вот, от кладбища по дороге на Мохогоново две автобусные остановки. Остановка ваша называется Топь. Сойдёте, а там – леском, мимо свалки химических отходов, потом будет Пятая мыловаренная фабрика, её вы по запаху определите, сразу за ней – живодёрня, слева – бывший туберкулёзный диспансер, потом увидите бетонный забор, идите вдоль него метров сто, только не перелезайте – охрана стреляет без предупреждения. Забор кончится, начнётся болото, идите смело, там набросаны жерди – хлипкие, но пройти можно. Кстати, у вас болотные сапоги есть? Хотя не важно, до сапог дело, может, и не дойдёт. Перейдёте болото, увидите деревянную вышку. На вышке должен быть часовой. Скажете ему, что вы в Заповедник. Да, и возьмите с собой документы – паспорт, там, свидетельство о рождении, диплом, военный билет… впрочем, чего мне вам говорить – не маленький, сами знаете.

Гость вдруг поспешно засобирался, вскочил со стула и стал судорожно благодарить хозяина за пельмени. Потом он кинулся как шальной в прихожую; Андрей Т. с трудом за ним поспевал, а когда рыжебородый ткнулся в темноте в этажерку со старыми газетами и журналами, приснопамятная «Спидола», что без малого двадцать лет простояла на шкафу в коридоре, не издав за это время ни звука, вдруг наполнилась шумами эфира, обрывками полузнакомых мелодий, голосами, шорохами и вздохами. Потом эта какофония звуков сменилась однообразным голосом, выхваченным из какой-нибудь радиопостановки: «…А бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго…».

Гость при этих словах почему-то прикрыл ладонями бороду, а когда ладони отнял, борода была уже никакой не рыжей, а нейтральной, пепельно-серой коротенькой ухоженной бородёнкой в простом лютеранском стиле. Гость перетаптывался с ноги на ногу и почему-то не уходил.

– Простите за назойливость, – сказал он наконец, – у вас шнурков лишних нету? А то я тут в баню сходил помыться, так какая-то гадина в раздевалке шнурки из ботинок спёрла. Не беспокойтесь, я вам верну. Адрес-то я ваш знаю, вышлю бандеролью шнурки, только вот до дома себя доставлю.

Глава 2

Ехать было, конечно, надо, и ехать надо было не медля и не раздумывая. И всё-таки Андрей Т., наученный разномастным опытом своих тридцати с небольшим не очень-то долгих лет, набрал номер квартиры родителей, чтобы кое-что выяснить. Трубку сняла мама. Минут двадцать она жаловалась на нынешнюю дурную жизнь, потом столько же сокрушалась о своём непутёвом сыне, который думает бог знает о чём, но только не о нормальном быте, и что надо бы вернуться в семью, мало ли что Верка зараза, ведь и сам-то он не подарок, не она одна виновата, и детям нужен отец, иначе вырастут из детей бандиты, и слава богу, что яйца подешевели, так что, может, не всё ещё в России похерено, и не было даже щёлки в её затянутом монологе, чтобы вставить хотя бы точечку, хотя бы словечко, не говоря уже о важном вопросе по поводу их лестничного соседа.