Бегство в Египет. Петербургские повести

– Стоп, – остановил её Андрей Т. – Думаете, я что-то понял? Какой Мойдодыр? Какое такое НИИЧАВО? То самое? Кто вас пытается удержать, раз вы свободно на «мерседесах» ездите?..

– У папочки проявляются первые проблески разума. – Пока Андрей Т. спрашивал, старуха отвечала на каждый его вопрос довольным кивком. – Правильно, эмоции надо гасить и уступать дорогу рассудку.

– И Гена! Гена-то тут при чём? – Андрей Т. всё не хотел успокаиваться.

– Тише! – Старуха остановила его рукой. – Твой Гена и есть причина всех наших бед. Неужели ты до сих пор не понял? Гена, Геннадий М. – директор этого Заповедника. Он здесь полновластный хозяин. Ну конечно, не полновластный, за всем ведь не уследишь. – Последняя фраза относилась к окружающей её толпе монстров. Те в ответ захрюкали, захихикали и стали наперебой подмаргивать своей уродливой командирше. Когда они отморгались, она продолжила образовательный курс. – Сейчас твой Гена в Москве. А завтра он будет здесь. И вся наша вольная жизнь кончится. Потому как переводят наш Заповедник на строгий подцензурный режим, и ходу отсюда нам уже никуда не будет. Так что, папочка, догуливаем последние денёчки…

Андрей Т. почесал в затылке: «Вот оно что, оказывается. Абрикос у них здесь директор. Интересное получается приключение».

Но что-то в старухиных рассужденьях было не так. Как-то у двугорбой рассказчицы не сходились концы с концами.

– До завтра ещё времени много. Вы же можете отсюда уехать. – Андрей Т. задумался и добавил: – Или не можете?

– Можем, папочка, мы многое чего можем в отличие от тебя. Мы – народ памятливый и два раза на одни и те же грабли не наступаем. Но тебе, папочка, придётся остаться здесь. Будешь ты, папочка, чем-то вроде залога. Сегодня в полночь мы тебя зафиксируем, а утром, когда приедет дорогой господин директор, увидит он вместо своего бывшего друга героя одноимённой оперы композитора Римского-Корсакова. Прольёт господин директор по своему бывшему закадычному другу скупую директорскую слезу, подпишет очередной приказ, и положат этот приказ на полку, где лежать ему до скончания века рядом с тысячами тысяч других. Такая вот весёлая перспектива.

Андрей Т. улыбнулся. Почему-то, слушая все эти угрозы, он не испытывал никакого гнева. Если поначалу он ещё волновался, готов был спорить и доказывать свою правоту, то теперь успокоился окончательно. Уж слишком всё это походило на фарс, слишком плохо играли занятые в фарсе актёры, слишком мелки, безжизненны и фальшивы были страсти, которые перед ним разыгрывались. Он – живой человек, они – мертвяки, ничто, вылезли из дурного сна и корчат теперь из себя хозяев вселенной. И ещё неизвестно, существуют ли эти твари в действительности. Чем больше он обо всём этом думал, тем сильнее его разбирал смех. Какое-то время Андрей держался, но наконец не выдержал. В горле у него запершило, в глазах заиграли чёртики, и смех прорвался наружу. Андрей Т. стоял перед старухой, подёргиваясь и прикрывая ладошкой рот.

Двугорбая сначала не поняла. Она тупо упёрлась своим мерцающим катафотом в дёргающуюся от смеха фигуру, оглядела всю свою мерзопакостную компанию – не строит ли кто в ней рожи и не делает ли соседу рога, но, не заметив ничего подозрительного, вновь уставилась на Андрея Т. и спросила его удивлённым голосом:

– Папочка, ты чего? Может, тебе валидолу? Есть здесь у кого-нибудь валидол?

Из толпы высунулся дохленький упырёк, облизнулся и застенчиво предложил:

– Может, кровопускание? Натуральный способ, никакой химии. Помогает, я часто пробовал.

– Нетушки. – Андрей Т. бешено замотал головой. Смех смехом, а давать им пить свою кровь – уж это он ни за что не позволит. – Свою пускайте, моя пусть при мне останется. И вообще, ребята, хватит мне тут морочить голову. Считайте, что разговора не получилось. Я пошёл, мне пора. Где здесь выход?

– По-моему, папаша не понял. – Старуха заворочала под балахоном горбами, словно хищная огромная птица, собирающаяся взлететь. – Для тебя отсюда выхода нет. В Заповеднике ты останешься навсегда.

– Ага. Это я уже слышал. В полночь вы меня… зафиксируете. Кстати, что это значит – «зафиксируете»? Замочите, что ли? А труп замуруете в стене?

– Скоро узнаешь, умник. – Это сказал человек-вешалка, поблёскивая лаковым подбородком и выпуская из жерла своей дальнобойной трубки кольца порохового дыма.

– Невежливо перебивать старших, – осадил Андрей Т. нахала. Затем перевёл взгляд на старуху: – Значит, вы мне добра желаете. Настоящего, реального, твёрдого, как доллар американский. И как же, я извиняюсь, согласуется это ваше добро с угрозами по моему адресу? Мне кажется, вы меня боитесь. И Генку, то есть господина директора, вы тоже боитесь. И то, что вы тут несёте, – обыкновенный мстительный бред, и сами вы – тоже бред.

Лицо хмыря с челюстью, стоящего между халтурщицей и фашистом, из синего стало красным. Лом в его мясницких руках извивался, как раненая змея.

– Чувырло! – хрипло выдохнул он из себя. – Фраер меня достал! – Он грохнул ломом об пол.