Бегство в Египет. Петербургские повести

Мы успешно достигли гребня и устроили короткую передышку. Севастьянов из окна не показывался. Небо продолжало темнеть, и если бы не электрический свет, льющийся из дома напротив, наш отчаянный путь к спасению превратился бы в дорогу на кладбище.

Отдышавшись, мы отправились дальше и ушли уже на приличное расстояние, когда по крыше у нас за спинами прокатился железный грохот. Чердачный живодёр Севастьянов выпутался из верёвочного капкана.

– Э-ге-гей! – гремел его голос из вечерних перекрещивающихся теней. – Возвращайтесь, убьётесь ведь, черти этакие! Не подвергайте глупому риску ваши ценные для науки жизни!

Голос Севастьянова смолк, зато гром его шагов по железу стал уверенней и угрожающе чётче. Севастьянов шагал по крыше, словно та была плоская, как Земля на картинке из учебника географии. Среди нас один Тимофей Петрович чувствовал себя на крыше как дома. Он спокойно сбегал по скату и заглядывал в чердачные окна, надеясь найти открытое. Но все окна, как назло, были заперты.

Скоро мы добрались до края, дальше, за железным барьерчиком, начиналась дорога в пропасть. Справа была Прядильная, наша родная улица. В тёмной яме за барьерчиком впереди находилась территория автобазы, той, которую сторожил дядя Коля Ёжиков. Слева к нашему дому почти вплотную примыкал низкорослый флигель, но перепрыгнуть с крыши на крышу мог разве что цирковой акробат. Среди нас акробатов не было.

В небе засеребрились звёзды, и почему-то сразу стало темнее. Из-за серой печной трубы показался сначала скальпель, потом мрачный силуэт Севастьянова. Он мгновенно заслонил собой звёзды и уронил на нас тяжёлую тень. Лишь одна золотая звёздочка продолжала светить на небе, и чем ближе подходил Севастьянов, тем светлее делался её свет. Я смотрел как зачарованный на звезду, на её стремительное движение, и в глазах моих отражались буквы, различимые в её ярком блеске. Четыре маленькие красные буквочки, складывающиеся в слово «СССР». И вместе с ними отражались улыбка и подмигивающий глаз человека, глядящего из окошка иллюминатора.

Дальше вышло и вовсе странное – страх ушёл, будто его и не было, и мы по скату, как по невиданному трамплину, смело поскользили вперёд и приземлились на крышу флигеля. И уже на пожарной лестнице, по которой мы спускались во двор, я помедлил и посмотрел вверх. На доме, на гребне крыши, стоял нестрашный маленький человечек и размахивал чем-то мелким, похожим на пластмассовый ножик из игрушечного набора для малышей.

Глава двенадцатая

Квартира на Канонерской улице

Мы вспомнили, где слышали этот голос. Ну конечно, он принадлежал тому типу, который тёрся у ворот автобазы. Всё сходилось, включая надпись на мохнатой руке «хирурга». Получалось, тёрся он неспроста, а вынюхивал и выглядывал нас? Пожалуй, выходило, что так.

Дело было возле булочной на Садовой, за два дома от кинотеатра «Рекорд». Мы прогуливались по тротуару на солнышке и лениво выковыривали изюм из булки, купленной на двоих со Щелчковым. На тротуаре вроде не было ни горбинки, но мой приятель умудрился споткнуться на ровном месте.

– Эм зэ пэ, – сказал я на всякий случай.

– Чего-чего? – поднимаясь, спросил Щелчков.

– Мало заметное препятствие, «эм зэ пэ» сокращённо, – объяснил я.

Щелчков задумался, потом своей половинкой булки бухнул мне с размаху по темечку. Не больно, но засохшие крошки с головы перекочевали за воротник.

– У бэ пэ гэ тэ, – объяснил он. – Удар булкой по голове товарища.

– Вот вы где, – сказал Шкипидаров, неизвестно откуда взявшийся. – Я все дворы облазил, думаю, куда вы запропастились? На Фонтанке крокодила поймали, а на Канонерской пожар.

На крокодила мы не отреагировали никак, зато, услышав про Канонерскую улицу, сразу же навострили уши.

«Канонерская, – было написано на колечке, отыскавшемся в чердачной пыли, – дом один, тринадцатая квартира». И фамилия хозяина попугая подозрительно совпадала с той, что носил потерявший валенки. Кочубеев – и там, и здесь.

Есть фамилии редкие, есть не очень. Тот же Шкипидаров, к примеру. На нашей улице и в её окрестностях Шкипидаровых хоть косой коси. У нас в школе несколько Дымоходовых, пять Бубниловых, четверо Шепелявиных. И никто из них друг другу не родственник. Семиноговых в нашем классе двое плюс в соседнем ещё один. Это всё фамилии частые.

А у нашего учителя по труду фамилия Раздолбайкорыто. Вот фамилия по-настоящему редкая. Не какие-нибудь Тряпкин или Жабыко.

Кочубеев – фамилия, возможно, и не особо редкая, но и частой её тоже не назовёшь. Почему-то я нисколько не сомневался, что владелец говорящего попугая и человек, потерявший валенки, одно и то же лицо. И почему-то я был уверен, что горит именно та квартира, куда вёл попугаев след.