Бегство в Египет. Петербургские повести

Впрочем, ничего удивительного в появлении Сопелкиной не было: пошла соседка в магазин за картошкой, увидела у дома толпу, стало Любови Павловне любопытно, вот она и завернула на Канонерскую. Но почему её случайное появление вновь совпало с появлением Севастьянова?

Тут толстяк впереди попятился, пропуская кого-то перед собой, и временно закрыл мне обзор.

Этого оказалось достаточно, чтобы Сопелкина успела исчезнуть. Буквально только что тёрлась возле машины, а теперь уже на месте соседки тянет шею над головами зрителей какой-то нервный морячок в бескозырке.

Недолго думая, мы ринулись сквозь толпу, зорко всматриваясь в затылки и лица. Но ни Сопелкиной, ни тем более Севастьянова в толпе нам обнаружить не удалось. Тогда мы обогнули машину, прикрываясь Шкипидаровым как щитом.

– Вот они, – сказал вдруг Щелчков, показывая в глубину Канонерской.

Мы увидели его и её, быстро двигающихся в сторону перекрёстка. Первым шёл Севастьянов. Следом, с небольшим интервалом, мелко семенила Сопелкина. Дойдя до Маклина (нынешнего Английского), Севастьянов повернул на проспект. Сопелкина прибавила ходу и исчезла за углом тоже.

За минуту мы добежали до перекрёстка, но на проспекте никого не увидели. Зато, выбежав к Покровскому саду, мы мгновенно обнаружили эту парочку.

В груди моей противно защекотало. Такого поворота событий я не мог представить даже во сне.

Дорогая наша соседка и вчерашний живодёр с крыши сидели рядом на садовой скамейке и о чём-то щебетали друг с другом. Голубь мира на продуктовой сумке, что стояла между ними горой, тянул клюв к паутинкам света, мельтешащим в садовом воздухе, но те ловко от него уворачивались.

Червяками зашевелились мысли: каждая кровопролитней другой. Если эти двое сообщники – плохи наши со Щелчковым дела. Жить бок о бок с такой соседкой – всё равно что гранатой колоть орехи или вместо красного галстука повязывать себе на шею змею.

– Слушай, Шкипидаров, такая штука… – Я вдруг вспомнил, что Шкипидаров с нами. – Понимаешь… Человек на скамейке, ну, который сидит с Сопелкиной…

Я не знал, что говорить дальше. Посвящать его в наши тайны, по-честному, не очень хотелось. Шкипидаров человек неплохой, но как он себя будет вести, когда узнает про «хирурга» на чердаке? И потом – подставлять под скальпель ещё одну неповинную шею…

Мне на помощь пришёл Щелчков.

– Значит, так, – сказал он по-командирски. – Нужно незаметно к ним подойти и подслушать, что они говорят.

– Вот уж нет, – ответил нам Шкипидаров. – Вам охота, вы и подслушивайте. И вообще, что значит «подслушать»? Они что, шпионы, чтоб их подслушивать? Или воры, которые стырили у вас кошелёк?

– Может, воры, может, шпионы, а может, хуже. – Щелчков нахмурился. – Когда дело идёт о человеческой жизни… – Он взглянул на Шкипидарова жёстко. – Жизнях… – Он взглянул на меня. – Когда дело идёт об этом, вопросов не задают. И не отмахиваются, мол, вам охота, вы и подслушивайте. А идут и выполняют задание. Ты друг нам, Шкипидаров, или не друг?

– Подожди, ну друг я вам, друг. – Шкипидаров окончательно был сбит с панталыку. – Но почему о человеческой жизни?

– Потому что мы сейчас здесь, – твёрдым голосом ответил ему Щелчков, – а они, – он выдохнул, – там. Знаешь, кстати, что у них в сумке?

– Нет, не знаю! – Шкипидаров занервничал. – Может, лучше заявить куда следует?

– Что ты, что ты! – затряс головой Щелчков. – «Заявить»! На этих заявишь… Но вот выяснить их планы – другое дело. И это мы поручаем тебе. Как самому среди нас способному.

– А если меня застукают?

– Скажешь, что ты юный натуралист, что по заданию Дворца пионеров изучаешь почву на предмет борьбы с личинками жука-короеда.

– Ладно, – дал добро Шкипидаров, – короеда так короеда.

И отправился выполнять задание.

Глава четырнадцатая

Сколько стоит голова школьника?

Шкипидаров отправился на задание, а мы со Щелчковым остались на тротуаре рядом с трамвайной остановкой. Весенний Покровский сад лежал перед нами как на ладони. Голые апрельские ветки ещё не обзавелись листьями, и нам были хорошо видны и скамейка с сидящей парочкой, и ковыряющийся в земле Шкипидаров, устроившийся на корточках за их спинами, и другая сторона площади с маленьким отрезком проспекта Маклина и кусочком Прядильной улицы. Она переживала за нас, наша тихая Прядильная улица, на которой мы со Щелчковым жили.

– Здрас-с-сте, – сказал вдруг кто-то, роняя великанскую тень, воняющую огуречным рассолом. – Вот вы где, бакланчики, ошиваетесь. Вот где укрываетесь от долгов. Это сколько же с тех пор набежало, ну-ка, ну-ка, посчитаем должок. Было с каждого по рупь сорок девять, стало с каждого по два девяносто семь. Так и быть, со скидкой на эскимо получается по два восемьдесят семь с рыла.

Я почувствовал, как сзади на шее вот-вот сомкнутся две костлявые клешни огуречного короля Ухарева. Пригнувшись, я подался вперёд, но тут увидел: над плечами Щелчкова, как у какого-нибудь Змея Горыныча, вырастают новые головы – по паре голов над каждым – и скалятся дурацким оскалом.