Бегство в Египет. Петербургские повести

– Что, братец, не ожидал меня здесь увидеть? – Брезгливо, как клопа на обоях, разглядывал своего единокровного брата товарищ капитан Немов. Он сделался даже ростом выше, брат же, наоборот, скукожился, как старый, перестоявший гриб. – Всё безумствуешь? Всё ножичком людей чикаешь? Дожил до седых волос, а в голове детский сад какой-то – ножички, искусственные пиявки… Другие вон, – он кивнул в сторону дяди Коли, – охраняют государственные объекты от расхитителей социалистической собственности. Или, – он показал на нас, – учатся в средней школе, набираются нужных знаний, чтобы в дальнейшем применять их на производстве. А собачку эту возьми, – Вовка вскинула голову и кивнула, – кошечку, – Тимофей Петрович посмотрел на товарища капитана Немова, но тот понял свою ошибку и мгновенно её исправил, – в смысле, кота. Думаешь, всё их занятие только хвостом махать? Не только. Они тоже вносят посильный вклад в строительство счастливого завтра. Собаку Павлова возьми, Белку, Стрелку…

– Ты меня моей пиявкой не тычь. – Брат пронзил товарища капитана Немова гневным взглядом из-под низких бровей. – Моя пиявка пяти Днепрогэсов стоит. Да мне, если хочешь знать, Нобелевская премия, считай, уже обеспечена. А что нескольких детишек пришлось покромсать при этом, так то обычные издержки прогресса. Александр Матросов, вон, во время войны закрыл грудью амбразуру ради общего дела. То же самое и мои подопытные, только на другом фронте – на медицинском. Думаешь, им не лестно ощущать себя героями отечественной науки? Конечно лестно, тут и говорить нечего. Вот вы, ребята, – обратился он ко мне со Щелчковым, – если вам поручит наше правительство осуществить первый в мире беспарашютный прыжок, прыгнете? Чтобы утереть нос Америке.

Мы со Щелчковым переглянулись.

– Разве если только Америке, – неуверенно ответил Щелчков.

– Видишь? – Севастьянов глядел на брата. – Даже дети понимают, на чьей стороне истина. А он мне: «детский сад», «до седых волос»! И это я слышу от человека, который славную фамилию своих предков променял на какого-то Кочубеева! Или Немова. Или не знаю кого ещё. Если человек честный, то ему скрывать от людей нечего и фамилию свою он менять не станет!

– Это меня, капитана водолазных войск, воевавшего на пяти фронтах и имеющего боевые награды Родины, ты назвал нечестным? – Товарищ капитан Немов побледнел от нанесённой ему обиды. – Так вот, если хочешь знать, Герой Советского Союза старший лейтенант Кочубеев был мой фронтовой товарищ, который лично в днищах судов противника делал коловоротом дырки и потопил таким хитроумным способом шестнадцать вражеских кораблей, включая один эсминец. А Немов – в честь капитана Немо, известного борца за свободу Индии и создателя «Наутилуса», первого в мире автономного подводного корабля. И скрывал я своё имя не от людей, я скрывал его от тебя, и не потому, что тебя боялся. Просто знал, что неуёмная твоя зависть и безграничное твоё себялюбие, помноженные на жажду славы и на полное отсутствие самокритики, помешают мне сделать главное дело моей жизни…

Тут товарищ капитан Немов запнулся и покраснел; природная скромность не позволила ему говорить о больших своих достижениях на ниве изобретательской деятельности, таких как вечнозелёный веник, спикосрак, машина времени и так далее.

Дядя Коля, молча слушавший разговор двух братьев, воспользовался его запинкой. Он нацелил палец на Севастьянова.

– Это ты свой род опозорил, – сказал он тихо. И добавил, будто выстрелил: – Чемберлен.

Брат попятился от слов дяди Коли и от его трудового пальца. Он пятился всё дальше и дальше, пока спиной не упёрся в таз с гудящей в нём резиновой массой. Руки его вцепились в скользкие эмалированные края, скулы выперли, глаза заблестели. Затем он дёрнулся, хотел что-то сказать, но вместо слов вылетали одни жёлтые пузыри и тут же лопались, обдавая нас жирной пеной.

– Ах! – воскликнула Любовь Павловна и закрыла лицо чулком.

Мы не понимали, что происходит. Брат стал сохнуть, бледнеть лицом и заметно, на глазах, уменьшаться. Когда мы поняли, было слишком поздно. От родного брата товарища капитана Немова остались только кожа да кости в буквальном смысле этого оборота речи. Зато разбухшая от пищи пиявка лоснилась, как автомобильная камера. Она радовалась началу жизни.

Глава двадцать шестая

Падение огуречного короля

Больше всех других кручинился дядя Коля Ёжиков. Он считал и, возможно, правильно, что если бы не его «Чемберлен», приплетённый им ни к селу ни к городу, брат товарища капитана Немова был бы сейчас жив и румян и не строил бы дяде Коле рожи из окошка с видом на кладбище. И потом, пока человек живой, есть какая-никакая надежда переделать его в хорошего. Опять же – похищенная машина. Разве мёртвый Севастьянов подскажет, где она спрятана?