Бегство в Египет. Петербургские повести

Путешествие по торговым залам, казалось, не имело конца. Но вот после какого-то перехода они вышли в небольшой тупичок, кончающийся железной дверью.

Уже на подходе к двери петли её жалобно заскрипели, дверь открылась, и Андрюше навстречу выехал на старинном кресле сам Эрдель Терьерович Рукавицын – как Чапай на деревянном коне.

Рукавицын показал Локтю на дверь в противоположном конце: дело сделал, а теперь отвали. Позову, когда будешь нужен.

Локтев беспрекословно ретировался.

– Ну-с, – сказал Рукавицын мальчику, объезжая его по кругу, – я слышал, вы интересуетесь стариной?

Андрюша разглядывал с удивлением незнакомого человека в кресле. Страусиное яйцо головы было самой главной достопримечательностью во всём его диковатом облике. Остальное было самым обыкновенным – от ушей и до синих пяток, выглядывающих из старых шлёпанцев, обутых на босу ногу. Хотя нет – в глазах человека тускнело что-то необычайно скучное, будто он половину жизни провёл, перекладывая купюры из одного сундука в другой.

– Я… – начал было Андрюша Пряников, но Рукавицын его не слушал.

– Могу вам предложить за трубу, – затараторил он безумной скороговоркой, – исторический пистолет «лепаж», тот самый, из которого Лермонтов застрелил на дуэли Пушкина.

– Лермонтов? – переспросил мальчик, не понимая, к чему он клонит. – Пушкина? За трубу?

– Ну не за твои же за красивые глазки!

Рукавицын всплеснул руками.

– Хорошо, добавляю к пистолету «лепаж» картину «Художник Шагин возлагает букет полевых цветов на могилу писательницы Шагинян». Уж поверьте мне, я в антикварном деле собаку съел, это очень справедливый обман… то есть, извиняюсь, обмен. За какую-то подзорную трубку получаете два бесценных предмета прикладного и изобразительного искусств!

Андрюша Пряников только тупо моргал. Смысл предложений этого настырного человека ускользал от него, как уторь из загрубевших рук рыбака.

– Понимаю! – Рукавицын не прекращал атаку. – В нашей сделке не хватает щепотки соли.

Он вытащил из кармана охапку долларов вперемешку с евро.

– Вот вам деньги. Этой суммы хватит на шестнадцать тысяч порций мороженого, или – что вы там сейчас едите вместо мороженого? Кстати, что мы всё стоим на пороге? Ну-ка быстро в мой уютненький кабинет!

Рукавицын с букетом денег галопом проскакал в дверь, знаками показывая Андрюше следовать за деревянной лошадкой.

В кабинете был сервирован столик, на котором стояли кофейник и фарфоровое блюдо с пирожными. Жирная зелёная муха вяло сучила лапками в маленькой корзиночке с кремом – видимо, уже обожралась.

Рукавицын тормознул возле столика, бросив деньги на расписной поднос.

– Угощение за счёт заведения, – показал он на пирожные и на кофе. – Поэтому не стесняйтесь, кушайте. Отметим, так сказать, чашкой кофе выгодный для нас обоих обмен.

Рукавицын разлил кофе по чашкам.

– Мелкая техническая деталь. – Он лукаво взглянул на мальчика. – Как вам будет удобнее: доставить сюда трубочку самому или лучше воспользуемся услугами моего курьера?

Андрюша Пряников почувствовал, что краснеет.

– Понимаете… – Он запнулся, не зная, как продолжать дальше. – Дело в том… в общем… короче… нет у меня больше той трубки.

– То есть как это «больше нет»? – Пепельное лицо Рукавицына сделалось булыжного цвета. – Продал? Говори: кому? И нечего глазеть на пирожные, не то мозги слипнутся от халявы!

– Я думал, труба у вас. – Андрюша посмотрел себе под ноги. – Я думал, вы мне её вернёте. Я не знал…

Андрюша запнулся. Он почувствовал: ещё одно слово – и глаза его станут лужами, полными солёной воды.

– Что не знал? Чего ты не знал?

Рукавицын синюшной пяткой надавил на выступающую педаль. Чудо-конь венецианской работы заметался в дикой скачке по кабинету, не щадя и превращая в ничто драгоценные старинные вазы, глиняные статуэтки богов, окаменевшие останки тираннозавра, мирно спавшие в углу помещения.

– Врёшь! – кричал Эрдель Терьерович на скаку. – Он не знал! Знаем твоё «не знал»! Где труба? Отдай мне мою трубу! Если не отдашь мне трубу, я…

Он резко затормозил на месте. В серых каплях рукавицынских глаз замерцали две лесные гнилушки.

– А скажи-ка мне, дорогой Андрюша, как бы ты поступил в том случае, если б лучший твой друг Серёжа Овечкин оказался в безвыходном положении?

Андрюша Пряников встряхнул головой.

– Как в безвыходном? – переспросил он.

– Так, в безвыходном, и в таком безвыходном, что безвыходнее трудно себе представить!

Андрюша Пряников сдвинул брови.

Если честно, он не очень поверил в это заявление Рукавицына.

Серёжа был человек надёжный. И вовсе даже не потому, что с лёгкостью за один присест в темноте без помощи рук с завязанными платком глазами надувал пузырь из жвачки размером с небольшой дирижабль.

Нет, Серёжа Овечкин надёжен был в смысле дружбы.

И ещё он был упорен, как муравей. Не было такого препятствия, появлявшегося в их мальчишеской жизни, которого Серёжа не одолел бы. Он даже отжимался от пола не пять, как Андрюша, раз, а все десять, а порой и двенадцать.

Поэтому Андрюша не представлял, в каком таком безвыходном положении, из которого невозможно выбраться, мог оказаться его лучший приятель.