Бегство в небеса

Большинство ваших кораблей уже приземлилось. Те немногие, что еще в небе, не смогут надеяться на спасение даже если снимутся прямо сейчас. Между прочим, за вами ведется радарная слежка. И, если тронется хоть один корабль, мы сразу взрываем бомбу. Если же вы наберетесь благоразумия, сможете рассчитывать на другой исход.

Тут Паркхерст бросил взгляд на инженера, который не сводил глаз с целого блока радарных экранов со светящейся точечкой в центре каждого. Инженер обнадеживающе кивнул, и Таллент понял, что они проверяют, насколько серьезно кибены относятся к заявлению. Если хоть одна светящаяся точка двинется с места, это будет означать, что враги не поверили рассказу. Решили, что это блеф.

Но кибены, похоже, не желали так рисковать. Точки словно кто-то пришпилил к центру экрана.

А потом Таллент широко распахнул глаза. До него вдруг начало доходить то, о чем говорил Паркхерст. И он наконец понял, что имеет в виду блондин! Понял, где спрятана бомба! Но прежде чем мародер успел испустить дикий вопль, который наверняка заинтересовал бы кибенов, ладонь Зига крепко запечатала разинутую пасть.

Тогда Таллента затошнило. Страшно затошнило. Зиг отшатнулся, схватил с ближайшего пульта тряпку и, тихо матерясь, принялся вытираться. А Таллента все выворачивало и выворачивало наизнанку. Когда совсем вывернуло, Зиг едва успел подхватить падающего наркомана.

Потом шепелявый усадил Таллента на скамейку у пульта и продолжил оттирать заблеванную униформу.

А Таллент совсем сходил с ума.

Всю жизнь он привык изворачиваться — и всякий раз ему предоставлялись какие-то миллиметры, из которых сложились пройденные им мили. Но теперь у него не оказалось и микрона! Бенно Таллент с ужасом понял, что не может воспользоваться ни своей слабостью, ни великодушием этих людей — как бывало со многими другими. Эти люди тверды и безжалостны! Боже правый! -Ведь они заложили солнечную бомбу ему в живот!

Таллент как-то видел стерсоролик взрыва солнечной бомбы.

Тут наркомана опять вывернуло — и на сей раз он плюхнулся на пол.

Словно сквозь смрадный туман до него доносился ровный голос Паркхерста:

— Повторяем: не пытайтесь улететь. Как только хоть один корабль стартует, мы тут же взрываем бомбу. Альтернативу же полному разрушению мы вам даем только одну. Но зато это альтернатива уничтожению всей Планеты, которая так отчаянно нужна вашему флоту в качестве базы для дозаправки и хранения. Единственный разумный выход.

Блондин сделал паузу и обвел глазами радиорубку, которая вдруг показалась ему слишком тесной, а атмосфера в ней — слишком театральной. Несколько этим огорошенный, Паркхерст облизнул пересохшие губы и продолжил:

— Отпустите нас. Позвольте всем оставшимся на этой планете землянам улететь отсюда — и мы пообещаем не взрывать бомбу. Преодолев рубеж атмосферы, мы установим бомбу на автоматический режим и предоставим вам возможность ее найти. Если у вас еще есть сомнения в нашей правдивости, снимите стабилизационный отсчет любыми приборами, способными регистрировать нейтринную эмиссию. И сразу убедитесь, что это не блеф!

Теперь дальше.

Обезвредить бомбу можно одним-единственным способом. И вы можете успеть это сделать. Но не раньше, чем мы отсюда уберемся. Такова азартная игра, в которую нам придется сыграть. Впрочем, если вы играть не захотите, игры не будет. А будет смерть.

Итак, если вы не соглашаетесь на наши условия, мы взрываем бомбу. А если соглашаетесь, мы улетаем и ставим бомбу на автомат, чтобы в назначенное время она взорвалась. В бомбе имеется надежный часовой механизм, а обезвредить ее можно любыми демпферами нейтрино.

Таковы наши вынужденные требования. В течение ближайшего часа мы будем ждать вашего ответа. А по истечении указанного срока взрываем бомбу — даже сознавая, что идем на верную смерть!

Связаться с нами вы можете на той же волне, на которой принимали это заявление.

Паркхерст подал знак инженеру — и тот щелкнул тумблером. Целый блок погас, передатчик отключился.

Потом высокий блондин повернулся к Талленту, который трясся на полу в собственной блевотине. В глазах командира просвечивала глубокая скорбь и страшная усталость. Ясно было — ему нужно сказать что-то еще. И так же ясно было, что это что-то окажется жестоким и страшным.

«Не дай ему это сказать, не дай ему это сказать, не дай…» — на грани полного безумия твердил себе Бенно

Таллент. Потом изо всех сил зажмурился и прижал к глазам скользкие кулаки — в надежде, что полный мрак сотрет жуткую правду.

Но Паркхерст все-таки заговорил.

— Честно говоря, — тихо признался он, — в конце я мог и блефануть. Вполне вероятно, что я солгал. Может статься, бомбу вообще нельзя обезвредить. Даже когда ее найдут.

IV

С Таллентом было так скверно, что его пришлось запереть в операционной, предварительно убрав оттуда все хрупкие предметы. Зиг предлагал привязать мародера к столу, но Паркхерст и свинорылый — бывший пекарь по фамилии Баннеман, что переквалифицировался в снайпера, — воспротивились.