Бегуны

Интернет сам вел его от одного слова к другому, выдавал адреса, тыкал пальцем. Если сам чего-то не знал, то тактично умолкал или упорно, до тошноты показывал одни и те же сайты. Тогда Куницкому казалось, что он уперся в границу познанного мира, в некую стену, оболочку небесного свода. Его не пробьешь головой, не выглянешь наружу.

Интернет — обманщик. Он столько всего обещает: выполнить твое задание, найти потерянное, задача — действие — награда. Но, в сущности, обещание это не более чем приманка, потому что ты моментально впадаешь в транс и гипноз. Очень скоро тропинки начинают расходиться, двоиться и множиться, ты идешь по ним, гонишься за целью, очертания которой то и дело расплываются и деформируются. Почва уходит из-под ног, исходная точка забывается, а цель окончательно исчезает из виду, тонет в мерцании все новых и новых сайтов, визиток, неизменно обещающих больше, чем это на самом деле возможно, бесстыдно притворяющихся, будто под поверхностью монитора живет целая вселенная. Тебя дурачат, милый мой Куницкий. Что ты ищешь? К чему стремишься? Хочешь развести руками и очертя голову кинуться в эту пропасть? Но это сплошной обман: пейзаж обратится в обои на рабочем столе, дальше хода нет.

Офис у него маленький, всего одна комната, которую он снимает за гроши на пятом этаже облупившегося офисного здания. Рядом — агентство недвижимости, чуть дальше — тату-салон. Стол и компьютер. На полу лежат посылки с книгами. На подоконнике — электрический чайник и банка кофе.

Куницкий включает компьютер и ждет, пока машина очнется. Закуривает первую сигарету. Просматривает фотографии еще раз, однако теперь разглядывает каждую долго и внимательно, пока не доходит до тех, последних: разбросанное на столе содержимое ее сумки и билет с надписью: «Kairos», да, он даже запомнил это слово: κάίρός. Разумеется, вот ключ ко всему.

Наконец-то он нашел то, чего не заметил прежде. Куницкий снова закуривает, от волнения. Рассматривает таинственное слово, теперь оно станет его проводником, он пустит его по ветру, словно воздушный змей, и пойдет следом. — «Кайрос, — читает Куницкий. — Кайрос, — повторяет он, не совсем уверенный, что правильно произносит это слово. — Наверное, по-гречески, — думает он радостно. — Ага, по-гречески…» — и бросается к книжным полкам, но греческого словаря у него нет, только «Полезные латинские пословицы», на самом деле ни разу не пригодившиеся. Теперь он знает, что напал на след. И не может остановиться. Раскладывает фотографии вещей, найденных в ее сумке, хорошо, что он тогда их снял. Раскладывает ровными рядами, словно пасьянс. Закуривает еще одну сигарету и ходит вокруг стола точно детектив. Останавливается, затягивается, рассматривает снимок с помадой и карандашом.

И вдруг чувствует: смотреть можно по-разному. Одни люди видят просто предметы, полезные вещи, достойные и конкретные, сразу понятно, как ими пользоваться, чему они служат. А можно смотреть панорамно, в целом, тогда замечаешь связи между вещами, сеть взаимных отражений. Предметы перестают быть предметами, их назначение перестает быть существенно, это лишь видимость. Вещи превращаются в знаки, указывают на то, что отсутствует на фотографии, отсылают за рамки снимка. Нужно хорошенько сосредоточиться, чтобы выдержать этот взгляд, эту, по сути, милость, дар божий. Сердце у Куницкого колотится все сильнее. Красная ручка с надписью «Септолете» глубоко врастает в темный непостижимый смысл.

Это место ему знакомо, в последний раз он был здесь сразу после наводнения, когда вода уже почти сошла. Библиотека, почтенный «Оссолинеум»[136], стоит на берегу реки, обратив к ней свой лик, — это была ошибка: книги следует хранить на холмах.

Куницкий помнит эту картину: показалось солнце, вода спала. После наводнения осталось много ила и грязи, но кое-где уже убрали, и теперь библиотекари выкладывали на эти пятачки книги для просушки. Ставили полуоткрытыми прямо на пол — сотни, тысячи томов. В таком неестественном положении те напоминали живых существ — полуптиц-полуактиний. Руки в тонких латексных перчатках терпеливо разъединяли мокрые страницы, чтобы высушить отдельные фразы и слова. К сожалению, страницы увяли, потемнели от ила и воды, сморщились. Люди осторожно бродили между ними, женщины в белых халатах, словно в больнице, поворачивали фолианты к солнцу: пускай и оно почитает. На самом деле это была жуткая картина, какой-то поединок стихий… Куницкий стоял и смотрел ужасаясь, а потом, по примеру кого-то из посетителей, взволнованно принялся помогать.

Сегодня в этой библиотеке в центре города, прекрасно отремонтированной после наводнения, упрятанной в корпуса, стоящие вокруг двора-колодца, он чувствует себя неловко. Войдя в большой просторный читальный зал, он видит ровные ряды столиков, расставленных на корректном расстоянии друг от друга. Почти за каждым — склоненная, сгорбленная спина. Дерево над могилой. Кладбище.