Бегущая строка памяти

походке, одежде, словам, реакциям. Начинать первый акт надо очень резко. С самого начала - динамика поступков и конфликтность ситуаций. Некоторые слова почти выкрикиваются. "Мама живет на пятом этаже!!!" Гаевское "Замолчи! II" Фирсу. Раневская: "Как ты постарел, Фирс!!!" В этих криках - разрядка напряженности. "Солнце село, господа!!!" - "Да!!!" - не про солнце, а про потерю всего! Незначительные слова вдруг обретают конфликтный смысл. Все развивается очень стремительно. Одно за другим. Не садиться на свои куски, даже если их трудно играть. Тогда просто проговаривать, но быстро. Смысл дойдет сам собой. Главное - передать тревогу. В тревогу надо включиться за сценой, до выхода. Нервность передается от одного к другому. От первой реплики Лопахина "Пришел поезд, слава Богу!" до непонятного звука струны во втором акте. Но все должно быть легко и быстро. Как бы между прочим.

Многие не берут эфросовский рисунок, может быть, не успевают. После репетиции я-с бесконечными вопросами к Эфросу. Он терпеливо объясняет. Сказал, что для него главное в спектакле - Высоцкий, Золотухин и я... Сказал, что раньше пытался добиваться от актеров тех мелочей, которые задумал и считал важными, но потом понял, что это напрасный труд и потеря времени, выше себя все равно никто не прыгнет.

6 июля. Премьера "Вишневого сада". По-моему, хорошо. Много цветов. Эфрос волновался за кулисами1. После монолога Лопахина- -Высоцкого ("Я ку

_____________

1 На всех спектаклях "Вишневого сада", где бы мы ни играли: на Таганке, на "выездных" - в Домах культуры, в Варшаве, Вроцлаве, Белграде, - Эфрос всегда был за кулисами.

270

пил...") - аплодисменты, после моего ответного крика - тоже. Банкет. Любимова не было. Конфликт.

18 ноября. ... Все дни черные, ночи бессонные. Очень плохое состояние. Ничем не могу заняться - паралич воли. Звонил Эфрос, спрашивал, кого бы на Симеонова-Пищика, так как Антипова в очередной раз уволили за пьянство.

21 ноября. ...Вместо Антипова вводим Желдина. Прекрасный монолог Эфроса о конце. Всему приходит конец - жизни, любви, вишневому саду. Это неизбежно. Это надо постоянно чувствовать и нести в себе каждому исполнителю. Слова не важны. Общий ритм - как в оркестре, когда вводят, например, четвертую скрипку, она слушает оркестр и включается в него...

Еще до прихода Эфроса на "Таганку" в качестве главного режиссера он мне позвонил и предложил совместную работу по пьесе Уильямса "Прекрасное воскресенье у озера Сакре-Кер". Пьеса для четырех актрис. Начали мы репетировать в Театре на Малой Бронной: Оля Яковлева, Марина Неелова, Настя Вертинская и я. Но в это время начались переговоры с Эфросом о его переходе на "Таганку", и репетиции приостановились.

На "Таганке" своим первым спектаклем он заявил горьковское "На дне". Мне досталась небольшая роль Анны, но атмосфера в театре была не для работы, и я попросила Эфроса меня от этой роли освободить.

Как после училища мне страстно хотелось попасть в Театр имени Вахтангова, так и в этот период мне хотелось убежать во МХАТ. Встретилась с Ефремовым на "нейтральной" территории, но меня не взяли...

Но "Прекрасное воскресенье для пикника" Эфрос на "Таганк"е все же сделал. Оля и я остались на своих

271

ролях, Настя перешла на роль Марины, а Настину роль сыграла Зина Славина. Вот такие четыре разных "зверя" были в одной клетке на сцене. Собственно, это существование разных представительниц театральных школ, я думаю, и было самым интересным для зрителей.

Для нас на "Таганке", например, никогда не существовало четвертой стены - иногда мы просто обращались к залу как к партнеру, а иногда пространство сцены увеличивали до задней стены зрительного зала. И соответственно в "Прекрасном воскресенье..." я выхожу в своей роли и, обращаясь к Оле, говорю в сторону зала, имея в виду, что там продолжается Олина комната. И мне Оля - от себя - дает реплику: "А вы куда смотрите?" Я говорю: "На противоположную стену..." Так наши импровизации доходили до абсурда. Я играла гранд-даму в шляпе, а Оля играла бытовую домохозяйку. Я выходила - Оля по спектаклю что-то делала у плиты и стучала ножом. Моя реплика - она стучит громче, она говорит - стучит тише. В общем, соревнование началось нехорошее. Или: упала газета, с которой я выхожу, и Оля - р-раз ее ногой под кровать, понимая, что я в своем образе не могу за ней полезть, а газета мне нужна, чтобы потом с ней играть... Но иногда мне это даже нравилось, это подхлестывало фантазию. У Оли был монолог на авансцене, а я сидела в глубине. Я ничего не делала, нет. Но я старалась энергетически - обратить внимание зрителей на себя и снимала напряжение с ее монолога.

Первой не выдержала Настя. Она отказалась играть. "Прекрасное воскресенье..." сняли. Причем Эфрос этот спектакль не смотрел, но, видимо, ему на что-то жаловалась Оля, потому что перед каждым спектаклем он мне говорил: "Алла, поднимайте ритм!" А мне казалось, что ритм падал именно в Олиных сценах, потому что она эту роль решила играть очень бытово. Мне она всегда нравилась в ранних, завышенно-эмо

272