Бегущий человек. Худеющий (сборник)

– Буду, – пообещал Билли с улыбкой и выбрался из машины. Потрепанная «нова» укатила прочь. Билли смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом в конце квартала. После этого направился к холму, раскачивая пакет апельсинов в руке.

Он едва заметил маленького мальчишку, который внезапно перелез через забор и бросился бежать по двору дома. В ту ночь этот мальчик проснется от кошмара с криком. В его сне огородное пугало с развевающимися волосами на черепе будет гнаться за ним. Бросившаяся на его крик мать услышит слова мальчика: Оно хочет заставить меня есть апельсины, пока я не помру! Есть их, пока не помру!

Парк был широким, прохладным и тенистым. Сбоку группа детишек карабкалась на гимнастические лесенки, скатывалась с горок. Подальше мальчики командой играли в мяч против девочек. А вокруг прогуливались люди, запускали воздушных змеев, жевали конфетки, пили кока-колу. Типичная картинка американского лета последней половины двадцатого века. На мгновение Билли ощутил теплоту к ним и ко всей этой картине.

Не хватает только цыган, подсказал внутренний голос, и снова холодок пробежал по спине, посеяв мурашки на коже. Билли скрестил руки на костлявой груди. Нужны цыгане, разве не так? Легковые машины-универсалы с наклейками на ржавых бамперах, трейлеры, фургоны с намалеванными картинами, потом Сэмюэл с булавами из кегельбана и Джина с рогаткой. И тут же все сбегаются поглазеть, увидеть жонглера, попробовать стрельнуть из рогатки, погадать, добыть микстуру или мазь, договориться с цыганкой насчет постели – или, на худой конец, помечтать об этом, понаблюдать, как собаки рвут друг друга на части. Потому все и сбегаются – уж очень странное зрелище. Конечно же, нам цыгане нужны. И всегда были нужны.

Что же, скоро они появятся, верно?

– Верно, – сказал он и сел на скамейку, которая почти полностью спряталась в тени. Ноги его внезапно задрожали и утратили силу. Вынув из пакета апельсин, он кое-как сумел его разломить. Но аппетит снова пропал, и съел он совсем немного.

Скамейка находилась в стороне, и Билли не привлекал к себе внимания, по крайней мере с дальнего расстояния. Вроде бы сидел какой-то тощий старик и дышал чистым вечерним воздухом.

Он сидел, а тень медленно перемещалась по земле. Им овладело почти фантастическое чувство отчаяния и безысходности, куда более темное, чем эти невинные летние тени. Слишком далеко все зашло. Ничего уже нельзя было исправить. Даже Джинелли с его невероятной энергией не способен изменить того, что произошло. Он только ухудшал ситуацию.

«Мне совсем не следовало…» – подумал Билли, но что именно не следовало делать, угасло как плохой радиосигнал. Он снова дремал и находился в Фэйрвью – городе живых трупов. Они лежали повсюду. Что-то резко клюнуло его в плечо.

Нет.

Снова клюнуло.

Нет!

Удары клюва последовали вновь и вновь. Конечно же, стервятник с гниющим клювом. Он боялся повернуть голову из опасения, что тот выклюет ему глаза остатками своего черного клюва. Но (Тюк!)

стервятник настаивал, и он

(Тюк! Тюк!)

медленно повернул голову, выплывая из сна и видя… без особого удивления, что возле него на скамейке сидел Тадуз Лемке.

– Проснись, белый человек из города, – сказал он и стукнул корявым, пропитанным никотином пальцем по его плечу. (Тюк!) – Твои сны плохие. Они смердят. Я ощущаю их запах с твоим дыханием.

– Я не сплю, – невнятно ответил Билли.

– Точно? – с интересом спросил Лемке.

– Точно.

Старик был в сером двубортном костюме и черных полусапожках. Жиденькие волосы, зачесанные назад, открывали лоб, изоборожденный морщинами. Золотой тонкий обруч висел на мочке уха.

Билли увидел, что гниение прогрессировало на его лице и черные линии расходились от зияющей дыры носа по левой щеке.

– Рак, – сказал Лемке. Его яркие черные глаза – глаза птицы – не отрывались от лица Билли. – Ты рад, что у меня рак? Счастлив?

– Нет, – ответил Билли. Он все еще пытался отогнать кошмарные видения сна, зацепиться за реальность. – Конечно, нет.

– Не ври, – сказал Лемке. – Не надо. Ты рад. Конечно же, рад.

– Ничему я не рад, – ответил он. – Мне тошно от всего, поверь.

– Я никогда не верю тому, что мне говорят белые люди из города, – сказал Лемке. Говорил он с какой-то зловещей искренностью. – Но ты болен, да. Ты так думаешь. Ты настан фарск – умирающий от похудания. Вот я и принес тебе кое-что. Оно поможет тебе прибавить в весе. Тебе станет лучше. – Губы старика раздвинулись в гадкой улыбке, обнажив коричневые пеньки зубов. – Но только когда кто-нибудь другой поест этого.

Билли посмотрел на то, что Лемке держал у себя на коленях, и увидел (с ощущением дежа-вю – уже виденного некогда), что это был пирог на стандартной тарелке из алюминиевой фольги. Вспомнил собственные слова, произнесенные во сне своей жене: «Я не хочу поправляться. Я решил, что мне нравится быть худым. Ты ешь его».

– Вижу, ты испугался, – сказал Лемке. – Поздно пугаться, белый человек из города.