БЕГУЩИЙ В ЛАБИРИНТЕ

Ньют закричал, чтобы кто-нибудь принёс грив-сыворотку. Через минуту Томас ощутил лёгкий укол в руку; от этого места по телу разлилось тепло, неся с собой успокоение. Боль постепенно затихала, но мир по-прежнему казался изуродованным и извращённым. Ну что ж, минута-другая — и даже эта искажённая картина померкнет в его сознании.

Всё кружилось и мелькало перед ним: цвета теряли свою чёткость и перетекали один в другой, комната вращалась всё быстрей и быстрей... Но прежде чем уйти в непроглядную тьму, Томас собрал все свои оставшиеся силы — необходимо было сказать ещё одну, самую последнюю вещь...

— Не беспокойтесь, — прошептал он, надеясь, что они услышат эти слова. — Я сделал это нарочно...

ГЛАВА 47

Когда Томас проходил через Превращение, время потеряло для него всякий смысл.

Сначала были темнота и холод — как тогда, в Ящике, вот только в этот раз он просто плавал в чёрной пустоте, ничего не ощущая, не видя и не слыша... Словно кто-то украл все его пять чувств и оставил прозябать в вакууме.

Время остановилось. Страх перешёл в любопытство, которое в свою очередь сменилось скукой.

И наконец, после бесчисленных веков ожидания, начали происходить изменения.

Откуда-то издалёка подул ветер — ощутить его было нельзя, но можно услышать. Затем в отдалении возникло спиралевидное белое облако, потом дымная воронка смерча начала растягиваться в обе стороны, так что Томас не мог больше видеть ни верха её, ни низа. Бешеный циклон втягивал в себя пространство, дующие из-за спины яростные ветры трепали волосы и рвали одежду, подобно тому, как ураган треплет изодранные штормом флаги.

Туманная белая башня двинулась к Томасу, — или, может быть, это он двигался к ней, невозможно сказать. Скорость сближения быстро возрастала: прошло всего несколько секунд, а он уже не различал воронкообразной формы башни, перед ним простиралась лишь необозримая белая плоскость.

Она надвинулась и поглотила его. Сознание заволоклось туманом, и в мозг хлынул поток воспоминаний.

А всё остальное затопила боль.

ГЛАВА 48

— Томас... — прозвучало далеко и гулко, словно эхо в долгом туннеле. — Томас, ты слышишь меня?

Ему не хотелось отвечать. Когда боль стала невыносимой, его мозг отключился. Томас боялся, что если он позволит сознанию вернуться, мучения возобновятся с новой силой. Сквозь веки просачивался свет, но только открой глаза — и снова утонешь в боли. Он не пошевельнулся.

— Томас, это Чак. Как ты? Пожалуйста, чувак, не умирай!

В мозг ворвались воспоминания: Приют, гриверы, вонзающиеся в его тело иглы, Превращение... Память. Лабиринт не имел решения. Единственный путь на волю был связан кое с чем совершенно немыслимым. Страшным. Он был раздавлен навалившимся на него отчаянием.

Томас со стоном заставил свои веки слегка приоткрыться. Взгляд наткнулся на пухлую мордашку с перепуганными глазами. Чак. Но тут страх во взоре мальчика сменился радостью, и улыбка озарила его лицо. Пусть мир идёт к чертям — Чак был счастлив.

— Он очнулся! — завопил мальчик, ни к кому не обращаясь, потому что в комнате больше никого не было. — Томас очнулся!

Томаса подбросило от его вопля, и он снова закрыл глаза.

— Чак, ну что ты так разорался? Мне и без того тошно.

— Извини, но я так рад, что ты жив! Скажи спасибо, что хотя бы не целую тебя взасос.

— Только этого ещё не хватало! — Томас снова открыл глаза и заставил себя сесть на постели, прислонившись спиной к стене и вытягивая ноги. Всё ныло — и суставы, и мышцы. — Как долго я был в отключке?

— Три дня. На ночь мы запирали тебя в Кутузке — там безопаснее всего — а днём переносили сюда. Раз тридцать думали, что откинешь копыта, а глянь на тебя сейчас — как с иголочки!

Хм, вот уж точно — «с иголочки». Интересно, каков же он был в разгаре Превращения?

— Гриверы приходили?

Ликующее настроение Чака мгновенно улетучилось, улыбка померкла, глаза уставились в пол.

— Ага. Забрали Зарта и ещё пару других. По одному за ночь. Минхо с Бегунами прочесали весь Лабиринт — а вдруг найдётся выход или ещё что, к чему можно было б приложить тот дурацкий код, который вы там выискали. Не-а, ничего. Как ты думаешь, почему гриверы забирают только по одному шенку за ночь?

У Томаса замерло сердце — ему был известен точный ответ на этот вопрос. А также и на многие другие. Он теперь знал достаточно, чтобы утверждать: знание — не всегда сила. Иногда лучше не знать.

— Позови Ньюта и Алби, — сказал он наконец. — И скажи, чтобы они созвали Сбор. Да поживее.

— Ты это серьёзно?

Томас вздохнул.

— Чак, я только что прошёл через Превращение. Ты думаешь, я в настроении шутить?

Без единого слова Чак сорвался с места и вылетел из комнаты. Отдалившись на солидное расстояние от комнаты больного, он снова принялся вопить во всю мочь, призывая Ньюта.

Томас закрыл глаза и прислонился головой к стене. Потом мысленно позвал:

«Тереза!»

Она ответила не сразу. Но когда наконец её голос раздался в его голове, то он звучал так ясно и отчётливо, словно девушка сидела рядом с Томасом:

«Какой же ты дурак, Томас! Самый форменный придурок!

«Я должен был это сделать».