Бей или беги

— Экстренная ситуация, — Стелла была по-деловому краткой. — Гейб на выходных собирался в Нью-Йорк, чтобы сделать замеры пентхауса на Пятой авеню, которым он так хвастался.

Мне нравился Гейб. Но он действительно был хвастун и действительно утомил всех рассказами про пентхаус, но не потому, что тот был на Пятой авеню, а потому, что принадлежал известной актрисе.

— Да, я помню.

— У него грипп. И он ничего не сказал мне, но собирался лететь в Нью-Йорк, пока не упал в обморок на лестнице у дверей своей квартиры. Сейчас он в больнице, а его невеста обвиняет меня в том, что я на него слишком много взвалила.

— Ты ни в чем не виновата, — сразу сказала я. — С ним все нормально?

— У него сотрясение мозга, ну и грипп. Я, конечно, очень ему сочувствую, но если бы он сказал мне сразу, то сейчас не лежал бы в больнице, а я не металась бы в панике оттого, что мы можем потерять эту клиентку. Это голливудская звезда первой величины, Эва. У нас давно таких не было. Если ей понравится наша работа, она порекомендует нас друзьям.

Тут до меня дошло.

— Ты хочешь, чтобы я полетела в Нью-Йорк?

— Да. Но сначала забеги в офис. Я здесь и уже собрала для тебя весь комплект материалов по проекту, так что поедешь подготовленной.

— Уже выезжаю.

Я тупо уставилась на Харпер, которая хмуро смотрела на меня.

— Кажется, я лечу в Нью-Йорк.

Она возмущенно всплеснула руками:

— Тебе только что разбили сердце! Надо было сказать ей об этом!

— Ну, у Гейба сотрясение мозга и грипп, а это в данной ситуации посерьезней, чем разбитое сердце.

— Ты свой голос слышишь? Как ты в таком состоянии собираешься произвести хорошее впечатление на клиента?

— Я возьму себя в руки. На самом деле именно это мне и надо. Отвлечься, — я поднялась и пошла к выходу. — Вызову такси.

— Может, мне поехать с тобой? — спросила Харпер.

Я благодарно улыбнулась ей:

— Не волнуйся, со мной все будет хорошо!

Но она смотрела с сомнением.

— Позвони, когда приземлишься.

Я обняла ее:

— Спасибо тебе.

* * *

Как оказалось, поездка в Нью-Йорк действительно помогла мне. Прежде всего, у меня не было времени лежать в кровати, свернувшись в клубочек, и рыдать, пока не иссякнут слезы. Каждый раз, когда в памяти всплывал Калеб и наш последний разговор, в горле у меня возникал ком, мешавший дышать. Поэтому я с головой окунулась в дело, порученное мне Стеллой.

Прилетев в Нью-Йорк, я заселилась в гостиницу. Есть я не могла, но выпила пару бокалов вина, надеясь, что они помогут мне заснуть. Это сработало, и я крепко спала всю ночь, а наутро меня разбудил будильник.

В понедельник я была слишком занята техническими деталями по проекту, чтобы думать о чем-то еще. Как я и предполагала, актрису я не увидела, а имела дело с ее личным ассистентом. Мы подробно оговорили с ней будущий дизайн, и она стояла у меня над душой, пока я делала замеры с помощью лазерного дальномера — удобного современного инструмента, измеряющего длину, высоту и площадь. Потом я сделала много снимков помещения с самых разных ракурсов, и мы еще немножко поговорили с ассистенткой. В общей сложности я провела с ней шесть часов, попрощавшись как раз вовремя, чтобы успеть на вечерний рейс в Бостон. Весь полет я продолжала работать над проектом, делая пометки и наброски.

В такси из аэропорта домой я позвонила Стелле и разговаривала с ней так же спокойно, как и весь день. Каким-то образом мне даже удалось убедить себя в том, что я в порядке.

Вот почему я сама не ожидала того, что случилось, как только я переступила порог своей пустой квартиры и закрыла за собой дверь. Нечеловеческая боль клещами схватила мое сердце, и я разревелась.

Я сползла на пол прямо рядом со входной дверью и плакала безудержно, навзрыд — как никогда в жизни. В голос, со всхлипами, задыхаясь от слез, почти теряя сознание от горя.

Когда слезы закончились, внутри осталась пустота. Пустота, одиночество… и отчаяние.

— Нет, — шептала я самой себе, пытаясь отмахнуться от мысленного образа Калеба повсюду в моей квартире. Вот он развалился в кресле и с хмурым вниманием слушает меня… Вот он пьет кофе, облокотившись о кухонную столешницу, и смеется, потому что я сказала что-то забавное…

Повернув голову, я взглянула в приоткрытую дверь спальни.

И закрыла глаза.

Нет. Не смей ничего вспоминать.

Все погибло.

Вот оно, это ужасное, неотвратимое, парализующее чувство, охватившее меня своими щупальцами, подобно спруту, от которого не было спасения.

Все погибло.

Ничего не вернуть.

Это конец.

* * *

На следующее утро я еле выползла из постели и стала собираться на работу. Я механически делала все, как обычно, запнувшись только при виде драгоценностей на тумбочке. Часы и серьги я надела. Но бриллиантовый теннисный браслет, который я так любила еще вчера, сегодня видеть мне было невыносимо. Я так крепко сжала его в кулаке, что острые края платиновых закрепок впились мне в кожу, и засунула его в старую обувную коробку, которую спрятала в дальний угол гардероба. Теперь он не попадется мне на глаза.