Бей первая

Падаю на стул и упираюсь лбом в ладони.

– Кир, – шепчет Тоха.

– Отвали ради бога.

– Давай поговорим.

– Поговорили уже.

Спина Кицаевой напрягается. Она слышала?

Поворачиваюсь к Малому и взглядом пытаюсь передать всю силу эмоций. Он отвечает мне тем же. Я пишу ручкой у него в тетради: «Потом поговорим, она слышит».

Тоха замолкает, отворачивается к окну. А я чувствую себя виноватым. Со всех сторон. Каким образом я оказался в такой западне? И есть ли отсюда правильный выход?

После уроков идем на заклание к Робертовне. Пацаны и Мальвина заходят, я останавливаюсь в дверях. Опираюсь о косяк.

– Где мы сегодня батрачим? – как всегда, косит под шута Бус.

– Разгильдеев и Кицаева в архиве, остальные в столовой.

Слова даются мне с трудом, но я все же делаю усилие:

– Вместо меня сегодня пусть идет Малой. Маляев, то есть.

Завхоз смотрит на меня удивленно и с некоторой долей осуждения. Это ведь я ее просил разделить нас. Может быть, не стоило. Ведь именно после этого Тоха на меня взъелся.

– Знаете что! – вдруг резко говорит Лана.

Подается вперед, опирается маленькими кулачками о стол Робертовны. Высекает тихо, но уверенно, как по полочкам раскладывает:

– Давайте так. Я одна буду работать в архиве до конца недели. И в пятницу все ваши шкафы с документами будут готовы. Если нет, то я продолжу и на следующей неделе. Идет?

Наша колоритная завхоз смотрит на Мальвину с большой приязнью. Наверное, даже с уважением. Протягивает ей ключи:

– Идет, малышка. Парни, в столовую. Отмоете кухню и заодно свои мозги.

По коридору Лана несется впереди всех. Даже с нашим широким шагом едва получается ее догнать. У архива она резко останавливается и направляет на нас указательный палец:

– Я не знаю, что за джентльменская хрень здесь происходит, но мне это не нравится!

Звеня ключами, она открывает кабинет, заходит туда и от души хлопает дверью.

– Два дебила, – выдыхает Диман.

– Сказочные, – подтверждает Тим.

Глава 23

В столовой нам выдают тряпки, швабры и ведра. Белый и Бус моют столы и лавки, мы с Малым – полы. Я не особо старательно вожу мокрой тряпкой по плитке. Смотрю, как Диман любовно переставляет свою подарочную коробку с места на место.

Не выдерживаю:

– Кексы свои жрать собираешься? Или до старости с собой таскать будешь?

Он отвечает мне своей бесящей понимающей улыбкой. Будда, блин, на минималках.

Отворачиваюсь и продолжаю делать вид, что мою пол. Сам думаю. В голове вертится один вариант. Наверное, самый очевидный. Возможно, так и надо было поступить с самого начала.

Что кинул швабру в сторону, понимаю уже по грохоту. И по недоуменным взглядам друзей. Растерянно моргаю. Последнее время тело живет какой-то своей жизнью. Пора бы вернуть над ним контроль.

Говорю:

– Парни, поболтаем?

Они переглядываются, откладывают свои тряпки. Мы садимся за стол в углу. Я обвожу их взглядом и молчу, но никто меня не торопит. Ладно, попробовать стоит.

Я смущенно тру переносицу и начинаю:

– Я вам не все рассказал. Точнее, вообще ничего не рассказал. Мы с Ланой уже знакомы. Встретились один раз, пять лет назад.

И я рассказываю.

Как увидел, что ее бьют толпой. Шапка валялась рядом, я понял, что это девочка, только по русым длинным волосам.

Как отогнал Макара с его пацанами. Потому что так не делается. У нас в то время были постоянные конфликты с детдомовскими, но только с пацанами. Мы так жизнь пытались прощупать. Свое место в ней. Самоутвердиться за чужой счет.

Как я попытался поднять Лану, но она только села. На том же месте, в грязной луже.

Как я заглянул ей в глаза и пропал. Левый карий, правый голубой. Я сразу понял, что она особенная.

Слова даются тяжело, у меня ощущение, что я буквально руками с усилием достаю их из горла.

Говорю:

– Я тогда, наверное, первый раз в жизни влюбился.

– И последний? – безмятежно уточняет Белый.

– Напомни, куда ты поступаешь? – тут же зверею я.

– На экономиста.

– На хренатиста. На психолога иди, в душу без мыла залезешь, Диман.

– Извини, продолжай.

– Да это, в общем, все. Я потом стал ходить к этому детскому дому каждый день. Видел ее еще несколько раз, типа, на общих прогулках, но подойти не решился. Потом Лана пропала. Через год снова появилась. Я пялился только через забор и стремался подходить. И через пару дней ее опять увезли, уже насовсем.

Когда договариваю, парни молчат. Тим ковыряет стол, с хрустом отламывая шпон. Приходит в себя и оглядывается. Но наши столовские тетушки хохочут в глубине кухни, легкий вандализм остается незамеченным.

Первым заговаривает Тоха. Кладет руку мне на плечо и тяжело вздыхает:

– Кир, ты мне вот что скажи. Ты можешь, мать твою, хоть раз вовремя рот свой открыть и заговорить нормально, пока ситуация в жопе не оказалась?

Я озадаченно хмурюсь. Что он имеет в виду?

– А чего?

– А ничего. С моей стороны, подумай, как все выглядит. Приходит новенькая, которую мы договариваемся не трогать, чтобы не ругаться. С твоей, прошу заметить, подачи. А потом я просто вижу, что ты тихо что-то мутишь. Ни слова мне не говоришь. Я разозлился, вот и все.

– А что бы изменилось?

– Ну и дебил, – качает головой Бус.