Бей первым!

Могло такое быть? А почему нет? Не каждый же раз Жукову обманом да хитростью у Сталина подпись выпрашивать.

Так вот, по поводу этого плана внимательно изучивший его Мельтюхов приходит к выводу, что он лежит в русле аналогичных планов советского командования. И что в нем четко сформулирована мысль: Красная Армия должна «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие войск». То есть ударить по немцу как раз в такой момент, в котором находилась Красная Армия 22 июня.

Сталинский Генштаб перед войной разрабатывал наступательные операции, с этим сейчас никто не спорит. Раньше, правда, спорили. И очень жестко. Советские историки упрямо отрицали, что миролюбивый Советский Союзище мог вынашивать какие-то агрессивные замыслы. А потом эти планы всплыли. И теперь их наличие уже не отрицают, а объявляют как бы шуточными.

Точно так же СССР отрицал факт существования секретных протоколов о разделе Польши. А потом под напором улик признал.

Точно так же СССР отрицал расстрел польских офицеров в Катыни. А потом под напором улик из Особых папок политбюро, признал…

Точно так же главный военный историк и по совместительству главный гонитель Суворова генерал Волкогонов отрицал вычисленный, то есть теоретически предсказанный Суворовым факт – что 19 августа 1939 года состоялось заседание политбюро. «Не было никакого заседания в тот день!» – хором твердили Суворову российские историки во главе с Волкогоновым. А потом всплыли документики, и выяснилось, что Суворов с его вычислениями прав! Заседание политбюро в этот день было! Зря отрицали, зря слюной брызгали.

Ой, да много чего раньше миролюбивый СССР нагло отрицал, а потом вынужден был признать. Карательную психиатрию отрицал… Сбитый «боинг». Взрыв на Чернобыльской станции. Русско-советского чиновника пока документом или фактом не прижмешь, он все будет отрицать. До последнего. Даже удивительно, что мы нашу постыдную неготовность к войне не отрицали, а, напротив, громогласно признавали и выпячивали. И что танки у нас на 70 с лишним процентов неработоспособные были к 22 июня. И что командиры наши дураки. Вот все СССР отрицал, а этакое позорище – легко признавал.

Наводит на размышления, согласитесь…

Помню, в бытностью мою школьником смотрел я какое-то кино по телевизору. Про войну. Там шел диалог между нашими офицерами. Один говорит: немцы, мол, щас пуганые, все никак после Сталинграда опомниться не могут. А второй офицер ему отвечает:

– А мы после Харькова…

Оп-па! – удивился я. Какого еще такого Харькова?

Ничего мы в школе ни про какой Харьков не проходили. Понятно, почему в школе нам про Харьков ничего не рассказывали: наверняка крепко мы там получили, судя по контексту. Окружили, небось. Взяли в котел. А у нас не любят про наши неудачи говорить. Особенно школьникам. Стесняются… Я даже воочию представил, как боролся сценарист фильма за эту фразу. Чтобы хоть в таком виде, хоть полунамеком, но донести до меня – подрастающего поколения – маленький осколочек правды о харьковском разгроме. Донес фразой мимоходной. Достучался. Теперь я знал: что-то такое ужасное произошло у нас под Харьковом во время войны, что от меня власти тщательно скрывают. И мне это ничуть не удивительно: они всегда все наши недостатки скрывают. В метро эскалатор обрушился – газеты об этом ни гу-гу. Армяне поезд взорвали – газеты опять молчат. Это принцип был такой в СССР: ни слова о пороках системы! Я привык. И потому особенно был благодарен неизвестному сценаристу за этот полунамек: «А мы после Харькова…» Понимал: нигде и никогда я ничего не прочту про этот позор нашей армии. Но сам факт позора знать буду. Спасибо, ребята-киношники!

А вот о разгроме июня-июля 1941 года я мог в Советском Союзе свободно прочесть. Что все у нас было летом 1941 года постыдно плохо. Что к войне мы не были готовы. Что танки наши были устаревшие и сломанные. Что лохи мы позорные, войну прошляпили. Об этом говорилось и писалось много и со вкусом.

Вот такое странное исключение из правил, этот июнь-июль сорок первого. Почему так?

Суворов на этот вопрос ответил. И ответил психологически достоверно. Власть советская потому себя оговаривает в этом вопросе, что элементарно под дурачка косит. Как бандит, который хочет следы преступления замести. И сразу необычное поведение Софьи Власьевны становится понятным и очевидным: лучше быть дураком, чем преступником и агрессором.