Бейкер-стрит на Петроградской

Отношение Пушкина-аристократа к петербургским немцам известно. Он даже не дал Германну имени, только фамилию. Поэтому никакой героизации этого персонажа я не намеревался делать. Это не оперный герой, а фигура совершенно противоположная — ничтожный петербургский немчик, который и в карты-то играть боится, а только наблюдает за тем, как играют его сослуживцы за столом у Нарумова. Он единственный, кто поверил в эту странную историю про три карты, рассказанную подвыпившим Томским. Проходя мимо дома графини, он думает: «А не влюбить ли в себя эту старуху, чтобы узнать ее секрет?» Но, обнаружив милое личико в окошке, начинает ухаживать за Лизаветой Ивановной, посылая ей письма-переводы из немецких любовных романов. Вот такого немца я и искал.

Кстати, Иван Панаев в своих воспоминаниях говорит о том, что в карты Пушкина обыгрывали все. Карты он не любил.

Роль Германна я предложил Виктору Проскурину. Мне понравилась его работа в картине «Летняя поездка к морю», где он сыграл немецкого военного летчика, белобрысого и противного.

В выборе актера я опирался на мнение чрезвычайных авторитетов.

Профессор Б. В. Томашевский: «...Пушкин вывел на сцену хищный тип „нового человека"»...

Академик В. В. Виноградов: «...Что это, как не холодная имитация любви!..»

Профессор Н. В. Измайлов: «...Германн — один из немногих образов Пушкина, в которых осуждение дано с такой, можно сказать, законченйой прямолинейностью».

Наконец, сам А. С. Пушкин: «...это, уже пошлое лицо...», «...ни слезы бедной девушки, ни удивительная прелесть ее горечи не тревожили суровой души его...», «...Письмо... слово в слово взято из немецкого романа...».

Выбор Виктора Проскурина определял нашу концепцию — во всем следовать автору. В его «типе» что-то немецкое, он скрытен, внешне мало эмоционален, но наполнен при этом взрывным темпераментом. На первый взгляд он малосимпатичен, но, будучи хорошим актером, может вызвать то самое грустное сочувствие, жалость к Германну, которые ощущаются и у Пушкина.

Однако Центральное телевидение не соглашалось на эту кандидатуру. Пришлось ехать в Москву, в «Экран», объясняться с добрейшим Борисом Михайловичем Хессиным, читать ему лекцию о том, кто такие петербургские немцы.

В конце концов Проскурина утвердили.

Итак, будем читать «Пиковую даму»!

С самого начала, с первого прочтения, я постоянно ощущал два голоса, два начала в этой прозе: мужское и женское, ум и сердце, анекдот и рок, сплетню и тайное движение души. Поэтому я разбил текст на мужскую и женскую роли.

Читать должны были Алла Демидова и Олег Басилашвили. Но Басилашвили отказался — в то время он был занят у Евгения Ташкова на съемках фильма «Подросток» по Достоевскому. Поэтому Алла читала одна. Как всегда бывает в таких случаях, судьба распорядилась гораздо разумнее, нежели мог распорядиться ты сам.

Диалоги «Пиковой дамы» — одиннадцать сцен — сыграли Виктор Проскурин, Елена Николаевна Гоголева, Иннокентий Смоктуновский, Виталий Соломин, Ирина Дымченко...

Мы очень бережно отнеслись к пушкинским текстам, старались не упустить ни одной запятой. Алла долго и мучительно учила тексты, развешивала подсказки на декорациях, чтобы не ошибиться. А Виталий Соломин, столкнувшись с огромным монологом Томского, нашел вполне оригинальный способ: он записал монолог на диктофон и во время съемки тихонечко транслировал его, повторяя текст. Замечательно получилось! Впоследствии я не раз применял метод Соломина на других картинах.

Знакомые Елены Николаевны Гоголевой, узнав, что она будет играть старую графиню, спросили: «А петь романс вы будете?»

Как оказалось, до нас Гоголева никогда не снималась в кино. У нее даже не было государственной кинематографической ставки. Мы должны были хлопотать ей ставку, чтобы рассчитаться за работу.

На съемочной площадке она трусила, была скромна и послушна.

Кинематографическая «девственница»!

Ей было восемьдесят два года, но читала она без очков. Однажды по моей команде «Сядьте!» грохнулась мимо стула и ударилась головой о косяк, но ее спасли тяжелый чепец и толстые юбки.

На озвучании я пытался оживить старую графиню голосами басовитых актрис. Пробовал даже мать Ильи Авербаха Ксению Владимировну Куракину, знаменитого педагога по технике речи в Ленинградском театральном институте. Но в конце концов озвучила себя сама Гоголева.

Эта замечательная актриса оказала нашей картине огромную честь своим участием.

Иннокентий Смоктуновский играл Чекалинского, в доме которого Германну суждено было проиграть свое состояние и сойти с ума. Несмотря на все мои заверения об отсутствии в повести мистического начала, в самом финале нам вдруг является что-то фантастическое. Обдернулся ли Германн или под гипнотическим взглядом Чекалинского вытащил вместо назначенного туза роковую пиковую даму?

«Well...» — сказал Иннокентий Михайлович, жуя морковку. Это была его любимая присказка и любимая жвачка.

Раиса Беньяш, ленинградский авторитет в критике, сказала Алле Демидовой, с которой дружила: «До Пушкина дотянулся только Смоктуновский. А вы зря подстриглись...»