Бекболат

Суюн Капаев БЕКБОЛАТ ПОВЕСТЬ

С ногайского перевел А. Волков

Известный ногайский писатель Суюн Капаев родился в 1927 году в ауле Эрки́н-Юрт. С детских лет С. Капаев хорошо знал богатый фольклор родного народа (до революции ногайцы не имели своей письменности). Героические образы эпических сказаний, афористичность и мудрость ногайских пословиц, философская глубина произведений народного творчества оказали заметное влияние на формирование творческого почерка С. Капаева.

По окончании Ставропольского пединститута С. Капаев работал учителем в аульской школе, редактором ногайской областной газеты, редактором в книжном издательстве.

Произведения С. Капаева — стихи, рассказы, романы — печатаются на родном и в переводе на русский язык.

В 1969 году в Ставропольском издательстве вышел на ногайском языке его роман для взрослого читателя «Бекболат». Книга рассказывает о пробуждении революционного сознания ногайского народа, о борьбе за установление Советской власти в ногайских аулах. Предлагаемая юным читателям повесть «Бекболат» является авторской переработкой одноименного романа.

Рисунки М. Соколова

НУРЫШ-АКАЙ

Я иду по степи. Высоко в небе хрустально звенит песнь жаворонка. Тропинка, извиваясь, то спускается в лощину, то взбегает на холм. Впереди виднеется цепь гор, и среди них величаво возвышается двуглавый Эльбрус, или, как называем его мы, ногайцы, Карлы́-та́у, то есть Снежная гора.

День чудесный, солнечный. Солнечно и у меня на душе. Я гляжу на Эльбрус и тихонько напеваю немудреную песенку:

Ах, Карлы-тау, Карлы-тау —
Батыр Кавказских гор…

А тропинка вьется и вьется и уже довела меня до предгорья. Слева течет небольшая, но звонкая речушка. Она бежит по каменистому руслу; словно играючи, забавляется с камнями. Один валун перемахнет, другой ласково погладит, омоет своей прозрачной водой, возле третьего вдруг сердито вспенится, забормочет.

Речушка впадает в Кубань — могучую, вечно бурлящую реку. На ее берегу раскинулся аул Кобанлы́, куда я теперь иду.

Удивительный край! В горах — снега́, лед, а здесь, у предгорья, — зной. Ослепительно блестят на солнце вершины гор.

Я взбираюсь на высокий холм, и передо мной открывается такой простор, что, хотя вокруг и никого нет, я от полноты чувств восторженно кричу:

— Салам але-ейкум!..

И вдруг в самом деле слышу, кто-то откликается:

— Алейкум салам! Алейкум салам!..

Нет, это не эхо. Голос хрипловатый, срывающийся, голос старого человека. Очевидно, где-то неподалеку пасется отара.

Прислушиваюсь. И верно — совсем близко слышится: «Р-райт! Райт!» Так у нас чабаны окликают овец.

Я оглядываюсь по сторонам: никого. Поднимаюсь на вершину холма и вижу в ложбине отару мериносовых овец и старика чабана, опершегося на пастушью палку — ярлы́гу. У ее ног лежит огромная дымчато-палевая овчарка.

Я спускаюсь с холма и иду к чабану. Подойдя ближе, узнаю своего старого знакомого Нуры́ш-ака́я.

Заметив меня, овчарка залаяла, со вздыбленным загривком и оскаленной пастью бросилась навстречу.

Старик посмотрел из-под руки в мою сторону и строго окликнул пса. Овчарка тотчас остановилась и, виновато понурив голову, пошла обратно, легла неподалеку от хозяина. А тот ворчливо выговаривал ей:

— Это же наш с тобой куна́к! Разве ты не помнишь, как прошлым летом он гостил у нас и лакомил тебя чуре́ками? Ах ты неблагодарный!

— Салам алейкум, Нурыш-акай! — поздоровался я.

— Алейкум салам! — ответил старик и подал сухую, морщинистую руку.

Я пожал ее обеими руками: так у нас выражают особое почтение к старшему.

Нурыш-акай — сухощавый высокий старик, с чуть раскосыми, живыми и ясными глазами — держится прямо, движения его хотя и медленные, но точные, еще полные силы.

Чабан опустился на траву, поджав под себя ноги, и дал знак, чтобы я последовал его примеру.

Нурыш-акай долго молчит, пропуская в раздумье свою редкую бороду через узловатые пальцы. Молчу и я: у ногайцев не принято младшим первым начинать разговор. А передо мной сидит один из самых уважаемых аксакалов.

Мне хочется курить, но и этого я не делаю: нехорошо дымить рядом с почтенным человеком.

Нурыш-акай посмотрел из-под мохнатых бровей и, очевидно, все понял.

— Ты, кажется, куришь, сын мой? Давай и я попробую твой табак.

Мы закуриваем.

— Ну, какие новости на свете? — спрашивает аксакал. — Что там у вас в городе?

— Да, кажется, все по-старому, Нурыш-акай.

Аксакал несогласно качает головой и говорит поучительно:

— Никогда, сын мой, новый день в жизни человека не может быть таким, как вчерашний… — И вдруг: — Райт! Райт! — окликает он овцу, которая отделилась от отары и направилась к ручью.

Овца не слушается, и тогда чабан дает знак собаке. Овчарка вскакивает, бежит наперерез овце, та тотчас поворачивает обратно.

— Нет, сын мой, новый день несет с собой людям новое, — продолжает свою мысль аксакал. — А человек с каждым восходом солнца становится мудрее умом и сердцем. Вот доживешь до моих лет — поймешь это.

Старик умолк. Снял войлочную шляпу, вытирает бритую голову.