Бекболат

Много отменных скакунов вырастил Алим для мурзы. А сам почти до самой смерти оставался без коня. Счастье пришло нежданно-негаданно. Однажды через аул проезжал купец-армянин. Лошадь его сильно хромала. Армянин купил себе нового коня у мурзы, а обезноженную кобылу оставил даром Алиму.

Опытный табунщик вскоре выходил лошадь, а через год кобылица принесла рыжего жеребенка.

— Машалла, хороший конь будет, сынок. Расти. Твой будет!

И Бекболат заботливо ухаживал за своим питомцем. Жеребенок и в самом деле оказался необычайно резвым. Играя как огненная искра, описывал он круги возле матери.

— Машалла! — одобрительно говорил Алим. — Вырастет и ветру не даст себя обогнать. Так и назовем его: Елептес — Обгоняющий ветер.

Елептес вырос в стройного огненно-рыжего коня, с красивой головой, точеными чашками копыт, тонкими, легкими бабками.

Бекболат сидит на камне, вырезает узоры на кизиловой палке. Точно такие, как на вышивке Салима́т. И вот она сама встает перед его глазами — тоненькая, гибкая, а косы такие длинные, что ими можно опоясаться. Каждое утро, когда он выгоняет табун, она выходит к калитке и машет ему рукой, улыбается…

Бекболат вдруг спохватывается, бросает тревожный взгляд на луг. Елептес мирно пасется среди табуна. Вот он поднял голову и глядит на хозяина: все в порядке! Как только буду нужен, свистни, и я примчусь как ветер. Это отец приучил его прибегать на свист…

Ах, отец, отец, как ты поддался негодяям?

Прошло уже больше года, а Бекболат все еще видит его как живого. Кажется, вот-вот появится он сейчас из-за холма на гнедой кобыле. Подъедет, устало спустится с седла, ласково спросит: «Ну как, сынок? Все ли ладно?»

Но стоит прикрыть глаза, как перед ним встает та ужасная ночь, когда он, Бекболат, возвратился домой и при тусклом свете маленькой керосиновой лампы увидел на тахтамете[3] окровавленного отца…

Бекболат вскакивает с камня, сжимает кулаки:

— Кто, кто убил тебя, акай? Клянусь именем матери: как только узнаю, я всажу ему каму[4] в грудь по самую рукоятку!

Он посмотрел на луг: кони пасутся спокойно, лишь вожак, жеребец Жире́н, вскидывая голову, оглядывает табун, окрестности. Но вот и он уткнулся мордой в траву: значит, все кругом спокойно. Бекболат с ловкостью барса в несколько прыжков взбирается на скалу, находит плоский, отполированный горными ручьями камень, выхватывает из ножен каму и точит ее о гранитный бок.

С того дня как похоронили отца, Бекболат не расстается с кинжалом. Ложится спать — кладет под подушку, встает — берет с собой.

Ж-жик, ж-жик! — скользит металл по камню.

«Кто, кто убил отца?» — неотступно думает Бекболат.

По аулу прошел слух, будто бы Алима убили казаки из соседней станицы. А потом кто-то намекнул, что это дело рук Кабанбе́ка, зятя мурзы Батоки… Ах, если бы точно узнать!..

Ж-жик, ж-жик! — скользит кинжал по камню.

Вдруг снизу послышался голос:

— Ва, ва, ва!.. Хорошо служишь, джигит, достопочтенному князю Батоке! Вай, вай, как хорошо!

Бекболат глянул вниз: у подножия скалы остановился всадник в коричневой черкеске с серебряными газырями, на голове дорогая мерлушковая шапка. Бекболат сразу узнал старшего муртазака[5] Кабанбека.

— Где твой табун, собачий сын? — заорал муртазак.

Бекболат вскинул голову: на лугу одиноко пасся лишь его Елептес. Значит, Жирен увел табун в степь. А там посевы. Но может случиться и более страшное: налетят абреки[6], уведут лучших коней…

У Бекболата замерло сердце. Потом оно забилось гулко и часто. «Ах, гривастый дурень, чтоб волки тебя покусали!» — досадовал он на Жирена.

Но в глубине души он любил этого умного, хотя и строптивого жеребца. Стоит лишь какой-нибудь лошади отойти от табуна, как Жирен несется к ней, и та тотчас же поворачивает назад. Не потерпит он и того, когда какая-нибудь нерадивая мамаша вдруг да забудет про своего малыша, отойдет далеко от него, и тот тоненько, жалобно ржет. Тогда Жирен бежит к кобылице, хватает ее за холку и ведет к сосунку…

Нет, добрый вожак! Но вот, бывает, иногда задурит. Трава теперь хорошая, сочная, бодрит. Конечно же, гривастый черт заржал во всю мочь и понесся вскачь — за ним весь табун. Только Елептес, верный, неизменный друг, не покинул его…

— А ну, быстро ко мне! — орал внизу Кабанбек.

Бекболат ненавидел этого верного пса мурзы. Если бы наверняка узнать, что отца убил он, Кабанбек! Кровь за кровь — таков святой закон предков, и он, Бекболат, не будет достоин своей матери, если не отомстит за отца!

Он еще раз взглянул на опустевший луг и начал неторопливо спускаться со скалы.

— Быстрее! — снова заорал муртазак. — Кому говорят?

Но Бекболат словно и не слышал, продолжал медленно спускаться по каменистым уступам.

Наконец он слез, отряхнул штаны, оправил рубаху и так же неторопливо направился к муртазаку.